ПРОЛОГ

Я видел эту девушку лишь однажды, и совсем не долго. Мы столкнулись на мосту, но все закончилось не слишком благополучно. И всё же после встречи с ней я изменился. Я перестал общаться со своим другом раздолбаем, взялся за учебу, нашёл прекрасную девушку и работу. А сейчас в новогоднюю ночь, я сижу за праздничным столом вместе с любимой женой и двумя прекрасными детьми. Порой мне кажется, что за мной наблюдает по необыкновению серый ворон. Он сидит на ели и иногда прилетает, к нам, чтобы сесть детям на плечо. Ту девушку волосами цвета серого пепла и разными глазами я видел в середине ноября 2015 года, когда мороз подбирался к уютным домам, а на стеклах машин лежал иней. Я видел её выражение лица полное грусти и печали, её холодные белые руки и глубокий взгляд. После случившегося я встретился с ее родными. Им оказался её отец, который воспитывал девушку в одиночку. Я выяснил, что её звали Киви, и тот отдал мне её дневник и произведения, которые я по сей день читаю вместе с женой. Вдохновившись этой загадочной личностью, я решил рассказать людям последние несколько страниц из того самого дневника, подписанного угловатым почерком. Еще в дневнике я нашёл несколько зарисовок, на которых был изображен роковой мост с живущими под ним карпами и вот эта записка.

Из сочинения учительницы литературы по теме описание человека. (Киви по видимому не досталось пары):

«Когда я первый раз увидела Киви, она показалась мне гораздо старше своего возраста, и мне в глаза бросились разного цвета глаза и какое-то невозмутимо спокойное и немного строгое выражение лица. Поскольку я была её новым классным руководителем, я знала, что ей 16, но она абсолютно не оставляла о себе такого впечатления ни внешне, ни в разговоре. Её речь была плавной, спокойной и размеренной, и у меня складывалось впечатление, что я разговариваю, как минимум с человеком одного со мной возраста. Она всегда говорила только по делу и с ненарочитой уверенностью, то же самое прослеживалось и в её позах, в которых стояла в коридоре и сидела на уроке. Однажды я видела, как она шла домой. С начала я её не узнала, как я поняла потом, она всегда прихрамывала на правую ногу, что казалось мне, какой-то личной пережитой болью, так как в школе она скрывала свою походку и двигалась более плавно, но низкий рост и бледные изящные руки, не убранные в перчатки, выдали её.

Если посмотреть внимательнее ей в лицо, можно было узнать про её характер гораздо больше. Особенно характер показывали ее огромные глаза, скрывавшиеся за круглыми очками с трещиной на левом стекле. Глаза разного цвета. Почти черный левый, в котором почти нельзя было разглядеть зрачка, в котором можно было утонуть и погрузится в бездонную печаль и ярко желтый правый, очень похожий на глаз совы, которая видит все насквозь. Когда смотришь ей в глаза, не можешь определиться, какой человек: резкий и возможно грубый или мягкий и печальный.

Я только один раз видела на её губах улыбку. Они были плавными и в меру розовыми, губы, скрывающие слишком длинные неровные клыки и раздвоенный язык, которые были видны при разговоре. Кожа не была белой, но хорошо контрастировала с её черными классическими часами на правой руке, без которых она вообще не выходила из дому. Как я узнала потом, она была амбидекстером, но все же чаще пользовалась левой рукой.

У неё были черные волнистые волосы до середины шеи, которые она почти всегда убирала под заколку сзади. Она почти всегда носила черные рубашки. Как выяснилось потом, у неё есть целый шкаф одинаковой одежды.

С самого первого дня как я встретила Киви, мне было интересно, как же на таком спокойном и непоколебимом лице отображаются эмоции. Да никак. Единственные изменения, происходящие на лице которые когда-либо я видела — это как она повела бровью в сторону неожиданного шума. Однажды, краем глаза я видела её улыбку, при встречи с её отцом, которая тут же испарилась при виде меня. Как-то раз, когда наш класс фотографировали, её попросили улыбнуться, но улыбка оказалась уж слишком неестественной.

Мне всегда нравилась Киви и по внешности и по характеру. Её внешность олицетворяла скорбь и печаль, почему-то недоступные для обычных людей. Когда я на неё смотрела, мне всегда хотелось посочувствовать ей. С ней всегда можно было поговорить на серьезные темы, но сама она никогда не навязывалась на разговор».