Каждую пятницу, после четырёх вечера, когда закрываются банки и офисы, а улицы наполняются суетливыми горожанами спешащими на выходные, она заходит в мой магазин. Звенят дверные колокольчики, и я узнаю её приглушенный шарфом кашель и ритмичный словно камертон стук каблучков.
— Привет, — говорю я.
— Привет, — говорит она тихо, и чуть склонив голову к левому плечу идёт мимо стеллажей с детской литературой, мимо книг по истории и собраний русской классической прозы, минует полки заставленные каталогами художественных музеев, и наконец останавливается у шкафа с американской беллетристикой.
— Кира, вчера принесли «Колыбель для кошки», — говорю я.- Совсем неплохое состояние. Посмотри там…
— Спасибо Саш, я уже вижу, — отвечает она и затихает, лишь время от времени шелестят переворачиваемые
страницы.
Два года назад я снимал у неё пол- дома в Марьиной Роще. Дом был постройки девятнадцатого века, с резным каменным фризом на фасаде и крохотными окнами практически вросшими в землю.
Дом хоть и небольшой, имел два входа, и в моей половине была своя кухня и санузел в котором сверкал никелем новенький душевой бокс.
По утрам, ожесточённо подтягиваясь на перекладине собственноручно установленной мною в саду, я смотрел как она, встав на цыпочки, вывешивает бельё пуская загорелыми икрами солнечные блики. Тонкая ткань её сарафана поддёрнутая тянущимися к бельевой верёвке руками, собиралась тонкой складкой на пояснице, и не в силах более выносить подобное издевательство над моей холостяцкой сущностью, я раскачивался, и делал разворот на одной руке лицом к восходящему солнцу.
Ничего я о ней не знал, кроме того, что никого у неё нет, живёт она одна и преподаёт иностранную литературу в одном из лицеев нашего города.
После зарядки, стоя под душем я представлял, как под предлогом какой- нибудь соли я постучу в её дверь, и она скажет мне: «Сейчас, я поищу. Может выпьете пока кофе?»
Мы выпьем кофе, поговорим о жизни, о ценах на газ и свет, о нынешних ужасных детях, и о том, как трудно всё-таки жить одному. И неизбежно…
Или она заглянет на мою верандочку и позовёт тихо: «Ауууу.» Я выйду, широкоплечий и ещё мокрый после душа и она попросит меня сменить перегоревшую розетку в её комнате. И неизбежно…
Но шли дни и месяцы, а у меня всё не кончалась проклятая соль, а розетки в её комнате были на редкость долговечными и никак не хотели перегорать.
Со временем, когда стало ясно, что никто не решится на первый шаг, мне стало казаться, что с моей стороны было бы верхом легкомыслия и даже подлостью разрушать её тихий, устоявшийся мир. Врываться в её вечера заполненные проверкой сочинений и составлением конспектов под задумчивое постукивание карандаша по ослепительным зубкам. Взрывать её покой и уют сумасшедшим, нервозным ритмом жизни следака при прокуратуре, с неизбежными командировками, ночными авралами, суточным сидением в прокуренном райотделе. Мне казалось немыслимым позволить ей соприкоснутся с той стороной реальности где есть кровь, шантаж, сутенёры в чиновничьих креслах и детская порнография в компьютерах мэров городов. Невозможно.
Забавно, но только после того, как я вынужден был съехать от неё, я вдруг подумал что она то, наверное не мучилась подобными дилеммами, лишь мельком, между диктантами и четвертными контрольными, замечая, что кто-то живёт в половине её дома, и раз в месяц исправно вносит квартплату. Скорее всего так и было.
Прошёл целый год. Я успел уволится из органов, сменить несколько съёмных квартир и открыл небольшой букинистический магазин.
Иногда, пару раз в месяц, она приходит и покупает что-нибудь из Хемингуэя или Оруелла. Стоит подолгу у стеллажа морща слегка вздёрнутый носик словно срисованный с минойских фресок, откидывает средним пальцем смоляной локон со лба и читает одними губами странные английские слова.
Каждый раз, после её прихода во мне ещё долго ноют какие- то неуловимые ощущения, словно босыми ногами взболтнула она прозрачную тихую воду ручья и подняла со дна муть и донный ил, в котором давно осело всё и спрессовалось, а теперь кружит и завихряется в водовороте. Несколько дней после её визита, я хожу больной…
— Саш, не приносили Чемберлена? Ты обещал спросить.
— Принесли. Сейчас…- я открыл ящик стола и достал кофейного цвета томик воспоминаний Невилла Чемберлена.
— Ух ты, — прошептала она. — Вот это издание! Слушай, выходили же, по моему два тома.
— Да, — мямлил я пытаясь незаметно затолкать второй том куда- то подальше, под стол.- Сказали через неделю принесут второй. Приходи через пару дней.
Она как-то сразу немножко сникла, впрочем расплатившись улыбнулась мне как всегда, и запахнувшись в шарф выскользнула под начинающийся снег.
Я вышел из- за стойки и подойдя к окну смотрел как она оскальзываясь и балансируя расставленными руками перебегала дорогу.
В окнах банка, что напротив моего магазина, уже вывесили гирлянды.
Завтра тридцать первое декабря. Не забыть бы поздравить маму…