— Ма, а ты уже проснулась? — рыжие брыли лежат на соседней подушке и круглый рыжий глаз так близко, что размывается в лужицу. В лужице отражаются огоньки гирлядн.
— Неа, я еще сплю — я пытаюсь спрятать лохматую голову под одеяло, но рыжий нос начинает обиженно сопеть, а лужица подвигается еще ближе.
— Ма, ну че ты врешь! Вот ты моргаешь глазами и говоришь ротом. Значит, проснулась! — короткие рыжие усы смешно щекочут мне щеку.
— Вот видишь, ты смеешься, не спишь, значит! вставай, Ма — канючит Рыжий.
Я сажусь в кровати, зеваю, тру глаза и просыпаюсь совсем. Ногой нашариваю тапки, рукой сигарету. Идем с Рыжим на кухню, за нами, задрав хвосты, бегут котики. Сбегаются, как тараканы, со всех уголков квартиры, трутся о ноги, мякают и ставят на меня лапки. Я ставлю чайник, расставляю маленькие кошачьи мисочки, насыпаю в них корм. Котики теряют ко мне интерес и начинают хрустеть едой.
— Тебя кормить потом буду — говорю Соломошке.
— Ну и ладно, — Соломон покладисто жмурится и сидит паинькой, не пытаясь отобрать еду у котов.
С большой чашкой чая возвращаюсь в комнату, с удовольствием делаю глоток горячего ароматного чая.
— И гулять с тобой сейчас не пойду — твердо говорю и чищу себе мандаринку.
— Я подожду, угу.
— Тю на тебя. А шо будил тогда? Шо нада?
— Нада, штобы ты меня обняла. И погладила. И сказала, што любишь. Непонятливая ты у меня, Ма.
Маленькое утреннее счастье, когда кто-то ждет, что ты проснешься просто от того, что по тебе соскучился. И хочет обниматься.
Доброе утро, люди!