В ушах звенело.
— Видимо, погода будет меняться, — подумал Никифор Иванович, и поспешил выйти из гудящего людского муравейника, называемого торговым залом этого огромного магазина, надеясь присесть где-нибудь и найти в карманах нитроглицерин.
— Пройдёмте с нами, — раздалось, вдруг, за его спиной.
Этих слов старик не слышал с тридцать восьмого года, со времён репрессий, когда забирали его отца. Тогда отец, можно сказать, отделался лёгким испугом, Никифор Иванович с трудом вспоминал про эти события, из-за совсем малого в то время возраста. Отца отпустили, благодаря заступничеству двоюродного дяди, работавшего секретарём одного из приближённых Берии, родственник позже и сам влип в какую — то передрягу и, по доносу, бесследно пропал ещё до войны.
Он охнул от неожиданности, сердце предательски ёкнуло, напоминая про те далёкие дни и недавний инфаркт одновременно. Старик оглянулся. За его спиной стояли два крепких «добрых молодца» в форме охраны.
— Обождите ребята, отдышусь, вот только лекарство приму, — ответил старик.
— Пройдёмте, — настойчиво повторили они почти хором.
— Мне бы в санчасть. Есть таковая у вас?
— Конечно, идёмте, там всё будет.
— Так вы меня к доктору ведёте? Аааа. Я просто не понял сразу, извините. Самочувствие подвело. Я сейчас, — ответил дед, засеменив небольшими шагами едва поспевая за одним из охранников. — Надо же молодцы, увидели, что мне плохо и помочь решили. Хорошие тут у вас люди работают.
Деда привели в небольшую грязную комнатку, и он с размаху плюхнулся на скамейку у стола, даже не заметив, что на кабинет врача это помещение совсем не похоже.
Напротив уселся полный лысоватый мужчина.
— Кладите ветровку на стол, — строго произнёс он.
Из рук ничего не понимающего Никифора Ивановича взяли куртку и стали шарить по карманам. Всё, что там было, в том числе и спрей с нитроглицерином, выложили на стол.
— Вот, — один из охранников достал новенький чёрный телефон из кармана ветровки. — Опа! Сейчас цену определим. Но и так видно, что аппаратик новый и явно очень дорогой.
Он, взяв телефон и куда-то его унёс.
Старик только успевал ничего не понимая поворачивать голову, глядя на безучастные лица обыскивающих его куртку людей. В ушах звенело. Он потянул руку, чтобы взять со стола, наконец-то, нашедшееся лекарство. Но его руку отбросили резким движением.
— Не трогать ничего со стола. Есть у вас ещё что-то неоплаченное, кроме телефона?
— В смысле, неоплаченное? Я ничего и не покупал. Просто мимо шёл, решил посмотреть цену на телефон, который зять вчера на день рождения подарил. Я не понимаю ничего. Мне очень плохо, позовите врача. Лекарство моё дайте, пожалуйста, оно-то точно у вас не продаётся.
Дед снова протянул руку к бутыльку со спреем.
— Это проверить надо ещё. Не трогать.
Окрик был настолько резким, что рука отдёрнулась сама.
— Значит, говорите, не покупали. Так и запишем. Отпираться уже бесполезно, всё тут снимается на видеокамеру, так что будем оформлять изъятие. Куртка тоже из нашего магазина, смотрю.
— Да. Покупал здесь пару недель назад. Вы же не должны ничего изымать без полиции. Вызывайте полицию.
— А это сейчас, это без проблем, — мужчина повернул голову к двери, которую Никифор Иванович сразу и не заметил, так как в глазах темнело, а всё в комнате окрашено было в один грязно-серый цвет. — Саблин, выйди на минутку. Тут умник у нас нашёлся, грамотей.
Минутой позже к ним вышел человек в штатском, спросив в чём дело, вытащил из кармана удостоверение и, махнув им перед носом старика, сказал, что он и есть полиция. Второй охранник ушел.
— Вызовите скорую, вы же обещали, — взмолился дед. — Я же помру у вас тут.
— Не помрёшь. Хватит притворяться. Вызовем позже. Вот сейчас оценят товар, который ты украл, а потом вызовем. — Ну, а помрёшь, так что с того, ты старый, никто не удивится.
Мужчина, которого назвали Саблиным, закурил и, сказав ждать начальника охраны, ушёл в свою комнату, оставив старика наедине с повисшим в воздухе сигаретным дымом.
Никифор Иванович схватил нитроглицерин и, нажав на кнопку, пшикнул лекарство под язык, после чего обмяк и потерял сознание.
Очнулся от того, что кто-то тормошил его и, вкладывая ручку в слабые пальцы, требовал что-то подписать, обещая после этого отпустить домой. Старик не видел, что было написано на листе, но ещё со времён своей юности был раз и навсегда научен своим дядей, что, не читая, ничего подписывать нельзя.
— Можешь уйти хоть сейчас, если оплатишь магазину штраф в трёхкратном размере от стоимости телефона.
— Это же мой телефон.
— Там нет ни одной записи, нет симки и даже плёнка не снята с экрана. У тебя чек есть на него?
— Нет. Мне его подарили, говорю же. Я с ним ещё даже обращаться не научился, у меня прежде таких телефонов не было никогда. Сегодня сим-карту купить хотел, покумекать вечером, разобраться.
— Тогда тебе проще оплатить. Иначе ничего не докажешь, ещё и сядешь на старости лет, — посоветовал вошедший парень из охраны, который завёл в комнату бабушку с внучкой, судя по большим белым бантам девочки, первоклашкой.
Первое сентября же, — вспомнил Никифор Иванович, когда тот вышел.
— А, если я оплачу, я заберу телефон и уйду?
— Нет, телефон собственность магазина, просто уйдёшь.
— А чек или другой какой документ о том, что вы деньги и телефон у меня взяли, дадите?- спросил старик, прикидывая сколько же это будет, если в тройном размере.
— Мы таких документов не выдаём, радуйся, что на свободу потопаешь с чистой совестью, — засмеялся человек, пытавшийся заставить его подписать бумагу.
— Тогда нет. Это не законно же, я так не согласен.
— Ну, тогда сиди, думай, пока надумаешь.
Мужчина резко повернулся к пожилой женщине с девочкой.
Малышка прижалась к ней и моргала широко открытыми глазами, ничего не понимая, как, к слову сказать, и её бабушка.
— Есть неоплаченный товар? — послышался традиционный вопрос.
— Нет. Мы всё оплатили. Вот чек.
— А ранец? — мужчина потянулся рукой к ребёнку.
— А ранец наш. Мы со школы зашли за хлебом.
— Ну, не факт. У нас похожие есть в продаже.
— Конечно, мы у вас и покупали.
— Не факт. Раз не упаковано, то я должен досмотреть.
— Но у вас на упаковке нет никого. Там всё закрыто.
— Значит, надо было подойти к администратору, и наклеить на все товары, какие у нас в продаже имеются, специальные наклеечки. Предъявляйте ранец. Может быть, там внутри тоже есть ворованное.
— Там же наши учебники, разве это не доказывает то, что мы не обманываем?
— Ну, ты и смешная же, бабуся, это вообще ничего не доказывает, может быть, это ты специально с собой в магазин пронесла и в ранец потом положила, для достоверности. Вы, воры, очень изобретательный народ.
Он снова потянул руку к ребёнку.
Девочка посмотрела на бабушку и заплакала.
— Бабуленька, мы воры? Да? И я?
— И ты, — ухмыльнувшись, ответил ей охранник.
— Нет, солнышко, дядя посмотрит портфель, увидит, что он ошибся, и мы уйдём.
Ребёнок, всхлипывая, протянул мужчине ранец.
— А, ну вот, как я и говорил. Ручки, пенал, линейка, и вот это наше, и это… плюс ранец.
Он привычными движениями передвигал предметы по замызганному столу.
— Сумма — то приличная получается. Мы вас задержим. Ну, или тройной штраф. Вы же всё сами слышали. Документики с собой имеются?
Бабушка прижала к себе внучку, чтобы она не видела, и, видимо не желая травмировать психику плачущего ребёнка и дальше, молча положила на стол деньги.
Охранник сгрёб все канцтовары со стола в школьную сумку и поставил её под стол, протянув им только учебники.
— Не нужно, оставьте себе на память, противно к ним прикасаться теперь, — тихо буркнула она, и отправилась к двери, уводя ребёнка.
— Э, старая, иди давай, а то я и передумать могу, — огрызнулся охранник.
Никифор Иванович, шокированный происходящим, не мог произнести ни слова. Он очнулся от ступора только когда бабушка с внучкой уже выходили за дверь.
— Женщина, у меня сердце, умоляю, вызовите мне скорую помощь, — почти крикнул он им вслед, хотя получилось едва слышно.
Но она его услышала, обернувшись, понимающе кивнула.
В помещение входили и выходили люди. Казалось, что никто не замечал прислонившегося к стене деда, словно тот был пустым местом.
«Скорая» приехала быстро. Медработники зашли в соседнюю комнату, не обращая на, протянувшего к ним руку старика, внимания. Затем вышли с «представителем полиции».
— Полис с собой есть?
— Нет, — тихо ответил старик.
— Он неопознанный, устанавливаем личность. Уже несколько адресов назвал «домашних», — соврал Саблин.
— Не лгите, — прошептал старик.
— Не слушайте его, маразматик, видно же. Мы разберёмся. Зачем вам лишняя суматоха, напишите, что покупатель, к которому вас вызвали, оклемался да и ушёл.
Тут же, в этой комнате, в присутствии «стража закона», деда послушали. Сделали навалившемуся на серую стену старику, кардиограмму, поставили пару уколов и, пошептавшись с полицейским, ушли, сообщив перед уходом Никифору Ивановичу, что с сердцем у него всё в порядке, но после укола он будет часто ходить в туалет по малой нужде, такой побочный эффект.
— Этого не может быть, что сердце в порядке, я же на учёте у кардиолога состою, — слабо возмутился старик, но после укола почувствовал, что всё расплывается в глазах, потому больше ничего сказать не смог.
Только минут через пять, после ухода докторов, дед понял, о чём они говорили, когда упоминали про туалет. Если до этого он мог терпеть, надеясь, что скоро отпустят, разобравшись, наконец, что он не виноват, то теперь естественная нужда требовала подняться и идти. Но охранник, который стоял за дверью, не выпустил его, рявкнув, что, не знает можно ли водить задержанных людей в туалет, к тому же ехидно добавил, что боится, вдруг, старик даст дёру и сбежит. Только после угрозы деда, что он не вытерпит и сделает все дела в комнате, ему позволили дойти, держась за стену, до нужного места под бдительным наблюдением охраны.
Никифора Ивановича мучила жажда, очевидно тоже от укола, он попил в туалете из-под крана, а после, в ответ на его просьбы дать стакан воды, уже никто не реагировал.
Сколько он сидел в этой комнате дед не помнил. Часы он не носил, так как давно уже никуда не спешил. Поскольку окон не было, то казалось, что время остановилось. Ему становилось всё хуже и хуже. От того, что люди заходили и уходили, положив на стол деньги, голова сильно кружилась. Дед решился и из последних сил, «наступив на горло» своим понятиям о чести и справедливости, сказал, что согласен отдать им что угодно, лишь бы отпустили домой, но ему ответили, что теперь поздно, так как скоро приедет дознаватель. Магазин, работавший до одиннадцати вечера, был закрыт уже часа два, к тому времени, как приехала молодая девушка — дознаватель. Поговорив с Саблиным, и ни о чём не спрашивая самого старика, дала распоряжение увезти «вора» в полицию, оставшись с Саблиным наедине.
В четверть второго ночи Никифора Ивановича доставили в отделение, об этом он узнал, взглянув на большие часы на стене, «откатав пальчики», составили протокол и, наконец, разрешили уйти, сказав, что когда он понадобится — вызовут.
На улице было темно, моросил холодный сентябрьский дождик. Автобусы, конечно же, уже не ходили. Старик попытался поймать частника, но редкие водители, не желающие намочить сидения в машине, да и просто боящиеся неприятностей, объезжали странного немного покачивающегося старика в светлой рубашке (куртку ему не вернули, она, как и телефон осталась на столе в «комнате для допросов») бредущего вдоль дороги под дождём. Дойдя до остановки, промокший насквозь, он сел на скамью, решив ждать первого автобуса хотя бы под крышей.
Рано утром в отделение полиции поступил звонок о том, что пассажирами, направляющимися на работу, был найден труп пожилого мужчины. Едва взглянув на тело, полицейские уехали, разрешив медикам, констатировавшим смерть, забрать его в морг. А по возвращению в отдел, порвали составленные ночью бумаги.