Снега осевшие блестят.
Проталины чернеют.
Грачи горластые кричат.
В загоне овцы блеют.
Хрустальной тучи светлый грот
на синем шёлке неба,
он и века переживёт,
а, вроде, — был и не был.
Цветы бессмертные цветут,
на небе первозданном,
там божьи ангелы поют
под музыку органа,
над уникальною Землёй.
Но мало кто их слышит.
Шумит весна, бурлит рекой,
и талым снегом дышит
аортной крови чернота —
черней весенней ночи.
И этой крови глухота
сомненьем сердце точит:
«Ты думаешь, что этот мир
Бог для тебя придумал,
свой обживая жизни миг,
как снятый, где-то угол?
Утешься милой нищетой
такой родною, здешней,
как постаревшею женой,
вдыхая воздух вешний.
И, смертный час встречая свой
в российской зябкой мрети,
ты не надейся на покой
небесной божьей тверди»
Ещё не время, не пора.
И тает лёд весенний,
и этих строк моих игра
не кажется последней.
Весна надеждою горчит,
слепит, снегами тая.
И грач пронзительно кричит,
и отвечает — стая.