Ну вот так и сиди, из пальца тоску высасывая, чтоб
оправдывать лень, апатией зарастать.
И такая клокочет непримиримость классовая между
тем, кто ты есть и тем, кем могла бы стать.
Ну сиди так, сквозь зубы зло матерясь да всхлипывая,
словно глина, что не нашла себе гончара, чтоб крутилась
в башке цветная нарезка клиповая, как чудесно все было
в жизни еще вчера.
Приключилась опять подстава, любовь
внеплановая, тектонический сдвиг по фазе — ну глупо ведь:
эта жизнь по тебе катается, переламывая, а ты только
и можешь дергаться и реветь.

Вера-Вера, ты не такая уж и особенная, это тоже
отмазка, чтоб не пахать как все;
а война внутри происходит междоусобная, потому что
висишь на чертовом колесе, и повсюду такое поле лежит оранжевое, и дорог сотня тысяч, и золотая рожь,
и зрелище это так тебя завораживает, что неслезешь
никак, не выберешь, не допрёшь; тот кусок тебе мал
и этот вот не хорош.

Да, ты девочка с интеллектом да с горизонтом, с
атласной лентой, с косой резьбой;
и такой у тебя под сердцем любовный склеп там,
весь гарнизон там, и все так счастливы не с тобой;
потому что ты, Вера, жерло, ты, Вера, пекло,
и все бегут от тебя с ожогами в пол-лица;
ты читаешь по пальцам смугло, ресницам бегло,
но не видишь, где в этот раз подложить сенца.

Выдыхай, Вера, хватит плакать, кося на зрителя, это
дешево; встань, умойся, заправь кровать.
Все ответы на все вопросы лежат внутри тебя, наберись
же отваги взять и пооткрывать.
Бог не требует от тебя становления быстрого, но пугается,
когда видит через стекло — что ты навзничь лежишь
полгода и, как от выстрела, под затылком пятно волос
с тебя натекло.

Ты же славно соображаешь, ты вихрь, ты гонщица,
только нужен внутри контакт проводков нехитрых.

Просто помни, что вот когда этот мир закончится — твое
имя смешное тоже должно быть в титрах.