Дорогая, я старый дьявол, слизывающий черный мазутный пот с твоей руки,
мне кружит голову твое нехристианское вожделение,
твое жжение — простирающийся под ключицами просторный ад,
я приникаю к нему пальцами, языком, губами,
я желаю владеть этим адом.
Я старый дьявол или прекрасный языческий бог из дерева,
встречающий нагую жрицу у своих корней.
Дорогая, я украшу твои легкие ноги алым бисером и голубыми перьями,
танцуй, моя девочка.
Хотя бы в самой себе, но танцуй быстрей.
Ты усмиряешь в себе дионисийские, антиутопические страсти,
но усмирение не есть избавление,
поэтому ты чувствуешь себя сосудом из тонкого стекла,
сосудом, который вот-вот разлетится вдребезги,
сосудом из кожи, сквозь поры которой уже сочится тьма,
сосудом, дрожащим, дрожащим и снова дрожащим от жажды того прикосновения,
которое освободит усмиряемые страсти.
Ты ощущаешь, с какой неодолимой силой ночь в тебе хочет дышать?
Дорогая, я пью из этого сосуда — за здравие, за упокой,
за каждую травинку,
за весенних животных с мутными от любви глазами,
за смутные движения, едва ощутимые спиной и ветвями,
и за эпицентр бури между твоим животом и моей корой.
Дорогая, я слизываю сладкие черные капли,
я пью из тебя чернила для грядущих стихов.
И за мною стоит весь мир — под камнями играют рыбы, взлетают цапли,
и со мною весь мир, весь мир пляшет вместе с тобой.