Вот мы пишем, пишем письмена свои на воде,
чтоб они уплывали к народам с течением вод,
но становятся воды, цветут и гниют. И в беде
опускаем мы руки тогда и бормочем: — Ну, вот!
А потом мы пишем свои письмена на песке,
чтоб они на века здесь остались, окаменев.
но приходит ветер и сдувает их, и в тоске
мы не в силах скрыть разочарованье и гнев.
И тогда на бумаге мы пишем свои письмена,
знак за знаком плотно их располагая в ряд,
чтобы они сохранились на вечные времена
потому что рукописи, говорят, не горят.
Но приходит огонь, и бумага горит в огне
с письменами ли, без, и опять мы бубним: — Беда!
Неужели такого места на свете нет,
чтобы можно было писать письмена навсегда?
Мы обманный и грешный, гречневый, манный люд
с той далёкой поры, как сидели ещё на горшке.
Кто из нас, доказавши всем, что он не верблюд,
всё равно головой не застрянет в игольном ушке?
Но нельзя ли хоть руку просунуть, хотя б одну,
чтобы там, у порога, вписать на входную скрижаль
письмена наши многострадальные? Ну,
может, можно?..