Кабинку обошел, занавеску мне отодвинул.

Смотрит.

ОН: Патер, вы находите меня красивым?

Господи.

ОН: Вы что? Вам нехорошо?

Я: Я… но почему?

ОН: Что? Похотливые человечки! Если я вас о красоте статуи Давида голого спрошу, вы что, тоже в яблоки упадете? Стыдно вам, священнику, так реагировать.

Я: Я… это вообще не дело! Молодой человек! Так не исповедуются. Исповедоваться надо раскаявшись, о всех грехах заранее помолившись, а не так — вы что думаете, вы рыбу на рынке покупаете — ну-ка быстро, прощения мне тут отвалил, килограмма на три…

ОН: Так, отставить. Встал, вышел. Вы что разорались? Если вас вопрос о красоте смущает, и вы не способны нормально исповедь провести, не надо мне тут лекции читать, как я к чему готовиться должен. Если у вас сознание такое развращенное, что в вопросе «красив ли я» вы секс слышите, то не надо это недовольством мелочным вуалировать.

Я: Вы… вы мне будете говорить, как я исповедовать должен?

ОН: Вы глухой, патер? Я вам говорю, что мысли о гейском сексе не должны вам в голову лезть, когда вас о красоте спрашивают.

Я: Что?! Вы! Да вы себя видели? Вы шторку вот таким жестом одергиваете, вот так зависаете, глаза бесстыжим образом на меня поднимаете и спрашиваете, с соблазняющей серьезностью спрашиваете — «красив ли я?».

ОН: С соблазня… что?! Да вы гей!