Тот мальчик ударил вчера котёнка. Вот так подошёл, и ногой с размаха. Котёнку больно и непонятно, за что, почему и куда бежать. Ещё, смотрите, вон та девчонка. Её терзают ночные страхи. И монстры прячутся под кроватью, и монстр даже сама кровать. А эта женщина в тридцать девять всё верит в магов и экстрасенсов. Чеснок от вампиров на шее носит. Во все ботинки кладёт пятак. Им просто нужно во что-то верить. А как бы вы, но на их бы месте, когда весь мир вас растёр и бросил, но нужно волю собрать в кулак? Тот мальчик снова идёт из школы, но совершенно идти не хочет. Он стал там лишним и это знает. Ещё страшнее, что лишний слаб. А поначалу он был весёлым, его теперь ненавистный отчим, но он — котёнок, а отчим лает. А псы не терпят кошачьих лап, у них есть когти, они бьют в морды, а значит нужно отбить им лапы, пока нет силы в ответ царапать. Пока котёнок ещё щенок. Он пнул кота, и сегодня гордый, что сделал так, как умеет папа. Ведь можно к отчиму слово «папа»? А может, даже к нему — «сынок»? А эта женщина, с амулетом на тощей бледной прыщавой шее. Сухие пальцы истерли чётки, идёт к астрологу на приём. Ей вечно кажется, будто где-то есть мир, где магия. И волшебник удавку снимет с уставшей глотки. Есть мир, где будет комфортно в нем, где будет так, как читали в сказках, где будут платье, корсет и фея, где нет жировки за коммуналку, где будет мама всегда жива. В Бельтайн костры и кулич на Пасху, во всё, что можно, но свято верить, тонуть в болоте, где Вера — палка. И может, в чем-то она права. И эта девочка с тучей монстров. Она их видит, по правде видит. Она хотела бы их не видеть, но только монстры всё время здесь. Они воруют ночами воздух и опьяняют как бабкин сидр, она случайно глотнула сидра, и больше к сидру не будет лезть. Ей было плохо. Чертовски плохо! Ей показалось, она — котёнок, который верит в волшебных магов, но от пинка улетает в грязь. Вздохнёт котёнок, и в этом вздохе ответ на вздох всех таких девчонок: не будет мира, пока мы можем ударить тех, кто слабее наc.