Старый баркас понимал, что доживает последние годы своей жизни. Да и жизнью его существование было сложно назвать. Пару лет назад люди вытащили его на берег, да так и оставили догнивать — никому не нужного и всеми забытого. Как известно, корабли погибают не в море, корабли умирают на берегу. И нет более печальной кончины для них, чем смерть на суше.

Первое время баркас думал, что его оставили здесь ненадолго. Вот пройдет несколько дней и на горизонте появится его друг — буксир, он вытащит его в море, снова расправится белоснежный парус на его мачте, а на палубе опять послышатся грубые, но такие родные словечки моряков. И снова он навалится фортштевнем на податливую волну, разрезая ее на две части и оставляя за собой пенный след. Но буксир не появлялся, мачта уже почти сгнила и держалась на одном честном слове, а на палубе хозяйничал молчаливый и угрюмый ветер.

В один из дней его разбудили громкие людские голоса. Баркас обрадовался: «Ну наконец-то! Сколько можно было ждать!?». Но люди не спешили выходить на нем в море, а когда они принялись отрывать от него медные части и резать парус, ему все стало понятно.

Больше всего баркас переживал из-за того, что его предал друг — буксир. Ведь они были как братья и клялись друг другу в вечной дружбе. Но, видимо, эта дружба была ненастоящей, иначе он бы давно уже спас его. От этой мысли на душе становилось еще горше и обиднее.

Несколько недель назад он подружился с чайкой, которая прилетала иногда, чтобы посидеть на его носу и перекинуться с баркасом парой слов. Вот и сегодня его разбудил шум ее крыльев, а через мгновение он почувствовал, как две лапы мягко опустились на палубу.

— Когда ты выйдешь в море, не забудь, что по старому фарватеру уже никто не ходит. Не хватало еще, чтобы ты распорол себе брюхо в этот знаменательный день.
— Я уже никогда не выйду в море, — скрипнул баркас, — и ты прекрасно это понимаешь.
Чайка недоуменно наклонила голову набок.
— Что значит — не выйдешь? Ты опять за своё?
Баркас скрипнул что-то себе под нос и замолчал. Чайка важно прошлась от носа к корме и, развернувшись, ткнула клювом в полусгнившую доску.
— Что? — недовольно откликнулся корабль.
— Мне не нравится твой настрой, — задумчиво произнесла чайка, — послушай меня, мой друг, каждый на этой земле рождается со своим предназначением. Ты рожден для моря, а это значит, что что бы ни произошло, рано или поздно ты все равно окажешься в море. Понимаешь? Это судьба, твой путь. Нет таких сил, способных изменить этот порядок вещей.
— Почему же я тогда сейчас гнию на берегу?
— Это временно, — уверенно произнесла чайка, — жизнь всегда расставляет все по своим местам. Это неотвратимо и определённо. Разница лишь в том, как ты встретишь тот день, когда снова увидишь море. Если будешь грустить и тосковать, как ты это делаешь сейчас, то к тому времени от тебя останется один киль, с которым море поиграет и снова выбросит на берег, как надоевшую игрушку. Если же ты будешь ждать и верить, что рано или поздно это все равно случится, то море встретит тебя, как старого знакомого. Оно нежно качнет тебя на своих руках и…
Чайка запнулась и замолчала.
— Что — и?
— И все будет хорошо. Поэтому давай-ка взбодрись.

Баркас молчал, только лишь иногда поскрипывая оторвавшейся доской, которая стучала по его борту при резких порывах ветра.
— Лучше расскажи мне, какое сегодня оно?
Его нос был повернут в сторону берега, поэтому уже несколько лет он не видел смысла своей жизни — моря, довольствуясь лишь шумом прибоя.
— О, сегодня оно красиво, как никогда раньше, — развернувшись к воде, произнесла чайка, — сегодня оно слегка задумчивое, но удивительно сосредоточенное, как будто оно готовится к чему-то очень важному для него. Его движения медлительны и размеренны, будто бы оно идет на встречу к кому-то очень дорогому для него, и пытается насладиться ожиданием, растягивая его своей нерасторопностью. Сегодня оно теплое и доброе, оно гладит берег своими волнами так нежно, как будто это его единственный сын. Но я вижу, что на горизонте собираются тучи. Тяжелые, серые тучи. Они волнуют море, они его тревожат, но знаешь, как-то по-доброму. Как будто перед встречей со своим старым другом, которого очень давно не видел. Вот такое сегодня море.
Баркас слегка задрожал и неожиданно заскрипел каким-то ужасно тоскливым звуком.
— Ты снова плачешь? — покачала головой чайка, — не нужно, успокойся. Скоро начнется шторм. Хочешь, я побуду с тобой?
— Да, — всхлипнул баркас и снова задрожал.
— Вот и хорошо, — кивнула чайка и уселась на палубу, поджав под себя лапы, — тогда рассказывай мне, что тебе сегодня снилось.
— Мне снится только оно, ты же знаешь.
— Да, знаю, — она снова бросила взгляд на горизонт, — сегодня будет жестокий шторм. Очень жестокий…

***
Шторм бушевал как в последний раз. Резкие порывы ветра раскачивали баркас, заставляя его скрипеть и пищать. Огромные волны накатывали на берег, обдавая градом брызг его корму. Молнии прочерчивали в небе витиеватые линии, на мгновения выбрасывая из темноты чайку, прижавшуюся к борту баркаса. Они молчали. Все равно из-за шторма сложно было разобрать слова, да и не нужны они были. Баркас чувствовал на своей спине этот маленький комок перьев и ему становилось не так горько от своего одиночества. Чайка ощущала дрожь судна и понимала, что находясь здесь, она делает нужное и важное дело для своего друга, поддерживая его в трудную минуту.
— Что это?
Удивленный голос баркаса прорезался сквозь грохот волн.
— Где?
Чайка поднялась на лапы и закрутила головой во все стороны.
— Что происходит? Чайка, ты здесь?
— Здесь! Что случилось?
— Мне кажется, что я двигаюсь. Что это?
Чайка выглянула из-за борта и действительно — баркас потихоньку скользил к воде по песку. Море так разбушевалось, что волны, не успевающие возвращаться обратно под напором своих собратьев, докатывались до баркаса, потихоньку приподнимая его и увлекая за собой.
— Получилось! — чайка даже подпрыгнула на месте, — я же тебе говорила! Все обязательно случится, даже если ты в это не веришь! Море забирает тебя обратно!
— Но я… Неужели это правда? — голос баркаса дрожал от волнения, — оно не забыло обо мне!
— Я же говорила тебе, что оно сегодня как будто к чему-то готовится! Оно готовилось ко встрече с тобой! Слышишь?
Баркас молчал и медленно скользил к морю. Еще полчаса и его корма качнулась на воде, а затем и форштевень, царапнув напоследок берег, оторвался от него навсегда. Баркас снова увидел свою мечту, снова ощутил своим дряхлым телом всю мощь, силу и энергию моря. Еще через час он был уже в ста метрах от берега. Море бросало его из стороны в сторону, раскачивая на волнах, а баркас смеялся. Наслаждаясь каждым своим движением, он заливался громким и радостным смехом. Он был счастлив. Он был счастлив даже тогда, когда вода стала заполнять его трюм сквозь прогнившие доски, ведь он умрет не на берегу, он умрет в обьятиях своей вечной любви, а что может быть лучше такой смерти…

— Чайка! Чайка! Слышишь меня? Я счастлив, чайка! — пытался перекричать он шум шторма, — ты была права! Оно не забыло обо мне! Оно меня не бросило! Моя судьба, мое предназначение в этой жизни! Мое море и я! Мы снова вместе, чайка!
Птица пыталась что-то ответить, но баркас ее не слышал. Оттолкнувшись от палубы тонущего судна, она взмыла в небо и принялась кружить, наблюдая за последними секундами жизни баркаса.
— Прощай, чайка! Спасибо тебе за все! Ты … всегда была … помнить … никогда не забу … прощай, ча…
Волны сомкнулись над баркасом и он навсегда исчез в пучине своей любви.
— До встречи, друг, — тихо шепнула птица и, взмахнув крыльями, полетела к берегу.

***
С той памятной ночи прошло два года. Чайка часто возвращалась к тому месту, где когда-то она со своим другом проводила вечера, скрашивая его одиночество. Туда, где они любили беседовать обо всем, что угодно. Туда, где все темы все равно сводились к одной — к разговорам об этом бесконечном и прекрасном море.

Так и сегодня, постаревшая чайка тяжело опустилась на берег и взглянула на море мутными глазами. Ее пошатывало и качало. Годы взяли свое. На секунду прикрыв глаза, она почти сразу провалилась в сон, но из дремоты ее вывел шум крыльев над головой. Приоткрыв глаза, она увидела рядом с собой молодого альбатроса. Он смотрел на нее своими темными глазами и даже как будто слегка улыбался, переминаясь с лапы на лапу.

— Мне кажется, вы не очень хорошо себя чувствуете, — произнес альбатрос.
— Да, судя по всему, мне осталось недолго.
— Вы плохо видите?
— Только силуэты.
Альбатрос вздохнул и снова переступил с лапы на лапу.
— Я бы мог рассказать вам, какое сегодня море. Почему-то мне кажется, что для вас это важно.
Чайка резко повернула голову и уставилась на незванного гостя почти слепыми глазами.
— Думаю, что оно сегодня красивое, как никогда раньше, — тихо произнесла она, — сегодня оно слегка задумчивое, но удивительно сосредоточенное, как будто оно готовится к чему-то очень важному для него. Его движения медлительны и размеренны…
— …будто бы оно идет на встречу к кому-то очень дорогому для него, — перебил ее альбатрос и продолжил, — и пытается насладиться ожиданием, растягивая его своей нерасторопностью.

— Я рада, что ты вернулся, — наклонила голову чайка и прикрыла глаза, — я скучала по тебе, баркас.
— Теперь я понимаю, почему ты не пришел за мной тогда, мой друг буксир, — кивнул альбатрос, — надеюсь, что ты погиб в море и тебе не пришлось гнить несколько лет на берегу.
— Да. Я распорол брюхо в старом фарватере. Помнишь, я предупреждал тебя о нем?
— Почему сразу не сказал, что чайка — это ты?
— Судьба, мой друг. Она все равно расставит все по местам и нет таких…
— Да, да, я помню, — хмыкнул альбатрос, — нет таких сил, способных изменить этот порядок вещей.
— Именно.
— Полетели? — взмахнул крыльями альбатрос.
— Полетели, мой друг. Теперь твоя очередь провожать меня.

Две птицы оттолкнулись от берега и взмыли в небо, расправив свои крылья над этим прекрасным, бескрайним и бесконечно очаровательным морем. Над их судьбой и предназначением, с которыми они повязаны навечно.

На берег вернулась только одна птица. Но это было неважно, ведь если ты рожден для моря, то что бы ни произошло, рано или поздно ты все равно окажешься в море. Хоть в этой жизни, хоть в следующей.