Чуть-чуть за полночь, думы грудой,
Закрыть бы разум на засов,
Моя бессонница верблюдов
Считает тиканьем часов.
Горчит неспелая калина,
Колени греет старый плед,
Мерцает в угольках камина
То ль полусон — то ль полубред.
В нём крестоносец на латыни
По карте чертит угольком,
И гиблый ветер из пустыни
Кружит во тьме под потолком.
Не спишь, поэт? Придётся верить
Всему, что принесут ветра,
И в запах кожи дивной пэри,
Что ждёт под куполом шатра.
Огонь светильников из меди,
Лови же рифмы, паникёр,
Пусть ведьма-тьма по капле цедит
Твоей бессонницы ликёр.
Там, в древних свитках чья-то мудрость,
Блестят бока восточных ваз,
И ночь, в меня глядит прищурясь
Египетским разрезом глаз.
В них новый сон — души целитель
И отблеск сарацинских стрел…
Мой старый плед, стихов хранитель,
Ты наконец меня пригрел.
…
Сорвав реальности коросту,
Когда ты с Музой в унисон,
Приходит стих легко и просто,
То ль в полуявь — то ль в полусон.
И вот, бархан ползёт на пальмы,
Оазис тонет в пыльной мгле,
И я угрюмый словно Бальмонт,
Мешаю кочергой в угле.
За вихрем искр в дымоходе
Клубами дым, и ветра стон,
А там, в пустыне, в непогоде,
Песком засыпаный загон.
Ковры и жемчуг, шёлка груды,
И рядом с чётками коран,
Скелеты женщин и верблюдов —
Нашедший вечность караван.
Струя песка течёт по склону,
Стекая златом в птичью клеть,
И рядом перстень Соломона,
Что может джинами владеть.
Там посвист сабель, рыщут банды,
Пещеры с золотом без дна,…
Как от пустыни сохнут гланды.
Налью ещё бокал вина.