Вы что, экономите ум?

А где-то с другой стороны Вселенной
Висит человек на кресте:
Он мирно прощался
И тихо смеялся,
Но громко ходил по воде.
А, может быть, крест тот
Всего лишь приснился
Крестьянину с желтой Янцзы
Пока строгий Конфуций
Раскуривал опиум
И спорил о «ци» с Лао Цзы.

Она заставила меня говорить с людьми, которых я так глубоко презирал, чтоб я увидел — я могу быть к ним снисходителен, а они — мне полезны. Она делала двуногие отбросы мне полезными, и я вдруг видел, как они ищут меня, что они умирают, как хотят служить, и что наибольший их тормоз, это как раз их страх со служением не справиться. И мое отношение менялось. Я рушил свои стены презрения, чтоб относиться к ним, как к вполне симпатичным ротвейлерам, которых всего-навсего надо надрессировать. И их жизнь становилась счастливее, и моя, в общем-то, тоже. Вот это, Луиджи, дела…

Иногда я задумываюсь — что чувствовал Будда за секунду до того, как стать Буддой? Иисус — за секунду до того, как стать проповедником, Мухаммед — за секунду до того как стать пророком? Как ни странно, мне гораздо легче представить себе чувства бога, нежели эмоции того, кто вот-вот им станет. Похожи ли они на предчувствие смерти?

Господи, как же хочется… И как допустил ты все эти картины, истории, песни — пугливые изображения упитанных и нестрашных людей, бездумно позастывавших в латах перед невозможно неодушевленными дамами или алтарями — всяческим хламом. Прав был Коран — нельзя идиотам представлять бога. Никогда святые моменты не должны оказаться в руках у черни. Там, где был бог останется нечто смешное и жалкое, голые мумии когда-то великих святых. А что чище полета и ярости, после которых так неизбавимо надо воткнуть желательно ещё окровавленное лезвие в землю, на мгновение сделав его символом веры во всё столь простое, что невыразимое — символом страданий, креста и победы, у которого остается лишь пасть на колени и молить — Господи, дай же мне сил! Дай мне силы и твердости.