Виктор Иванович встал с постели, нащупал рукою выключатель и зажег свет. Было уже около половины второго ночи. Стрелки часов устало щелкали в тишине, а за окном лил дождь. Его супруга, лежащая в соседней комнате, вновь начала задыхаться во сне — она хрипела, истошно стонала и била кулаком в стену. У Виктора Ивановича, на такой случай, в тумбочке лежал «дежурный» шприц с препаратом, который он тут же уколол ей. Приступ прошел, он горько посмотрел в тёмное окно, на уныло скользящие капли, тяжело вздохнул и молча пошел в свою комнату, пытаясь снова уснуть.

Раньше Лидии Степановне вполне хватало нескольких таблеток перед обедом, а потом и после ужина, перед сном, но теперь болезнь дала осложнение и дело таблетками не ограничивалось. Уже два года она практически не вставала с постели, приступы случались все чаще и проходили сложнее. Она сильно исхудала, руки тряслись, частые головные боли превращали её жизнь и жизнь супруга в Ад. Она часами издавала пронзительные, глухие звуки и смотрела мучительным, отрешенным взглядом куда-то сквозь потолок. Впрочем, когда ей становилось легче, Лидия Степановна была довольно таки разговорчивой, милой старушкой. Она охотно говорила обо всём с работниками социальной службы, которые приходили к ней три раза в неделю, с санитарами, с пожилыми подругами, со своими иногда наведывающимися детьми и внуками. Вот только Виктор Иванович в последнее время избегал общения с ней. Он был относительно здоров, в свои семьдесят два выглядел неплохо, за собой следил, вечерами любил прогуливаться по парку недалеко от дома. Во время этих прогулок он отдыхал от общества супруги, которое его тяготило и становилось невыносимым. Эти глухие стоны, кашель, постоянные просьбы быть с ней, рассказать что-либо и этот взгляд. Больше всего он не любил её умоляющий взгляд, так как боялся его. Боялся не самого взгляда, а того, что он пробуждал в нём — душевную подавленность и бесконечное уныние. Ему было жаль свою несчастную Лиду, он мучился вместе с ней — Она от боли и болезни, а он от собственного бессилия и невозможности помочь… и так каждый день. Он не видел разницы в пробегающих днях и времена года стали для него не более чем сменой пейзажа за окном и в этом тихом, заросшем парке. В парке, который разделял и поглощал его душевную тоску. В парке, где он мог побыть один и не лгать в глаза жене, что она обязательно поправится, что всё будет хорошо. Он понимал — время их утекло и хорошо уже не будет.

Ровно пятьдесят лет в браке. Виктор Иванович и Лидия Степановна — одногодки, женились, когда им было по двадцать два. Было в их жизни всё, и радости, и печали, и совместные трудности, и… да что тут говорить, пятьдесят лет вместе. Они вырастили троих детей. Все уже семейные, живут отдельно и потому, родителей навещают не часто. Они звонят им по вечерам, справляются об их здоровье, рассказывают им о свих домашних хлопотах, о делах на работе, но рассказы эти звучат как-то нелепо, отрешенно, будто говорит запрограммированный робот, не имеющий чувств — он просто выполняет заданный алгоритм действий. Заканчивается алгоритм обещанием зайти на выходных, но потом что-то не получается, времени нет и обещание переносится на следующие выходные.

Вот прошел еще один день в череде повторяющихся мучительных дней, которым, казалось, не будет конца. Виктор Иванович снова сидел в парке погруженный в свои мысли и смотрел на тонущее за горизонтом багровое солнце. Была осень, с деревьев начинали осыпаться пожелтелые листья, холодало. Он думал о своей несчастной Лиде. Ему всегда казалось, что он понимает жизнь, понимает её основные правила и саму суть, но теперь он был уверен в том, что понимание это являлось заблуждением, миражом, ошибочным толкованием маленького человечка в огромной системе взаимосвязей. Он не хотел верить, что так быстро прошло их время, да и было ли оно? Было ли всё то, что они пережили, на самом деле? Всё это казалось таким далёким и туманным, будто бы приснилось. Время унесло те лучшие годы. Счастливые и молодые нынче не они, а кто-то другой. Они же, теперь не живут, а лишь наблюдают жизнь. Как он устал от этой постоянно угнетающей атмосферы, от всего, что его окружало. Для чего это? Почему? Почему Она мучается? Почему и кто заставляет Её, такую хрупкую, изнеможенную продолжительной болезнью так страдать? И ладно, если бы был хоть какой-то шанс, хоть какая-то тень надежды, но этого нет. Зачем страдания в самом конце жизни, без надежды? Угасание приправленное муками. Господи, какое это коварство, неимоверная глупость, безобразная и гнусная, а потому — очень страшная.

— С Вами всё в порядке? Эй, дедушка? Владимир Иванович понял, что это обращаются к нему. Вопрос молодого человека выдернул его из облака размышлений и вернул в реальность. Да-да, всё нормально! — ответил он и оглядевшись вокруг заметил, что в парке уже сгустилась темнота и жалобно горели вечерние фонари. Он спросил у парня, который час, тот сказал, что уже начало двенадцатого.

Его «несчастная Лида» спала, он зашел на кухню, на скорую руку сделал бутерброды с колбасой и сыром, заварил чай и перекусив таким образом, лёг на диван, включил телевизор. Спать ему не хотелось. По телевизору шло политическое ток-шоу, которым он раньше интересовался, а потом, всё как-то было не до того, мысли занимало другое. Из комнаты донёсся глухой стон и удары в стену. Виктор Иванович, захватив «дежурный» шприц, подошел к кровати супруги и снова её умоляющие глаза отпечатались в сознании яркой, болезненной вспышкой. Он и раньше видел в них «это», но боялся допускать такие мысли, считал их проявлением своей слабости, нервного напряжения, усталости от Неё, но сейчас, сомнений вдруг не стало. Он был уверен, что понимает этот взгляд верно, улавливает истинное его значение. Сколько в нём сосредоточено усталости, боли и страдания! Несчастная Лида, как давно Она мучается, как давно просит его об «этом», а он трус, никак не мог решиться. Он нежно приподнял Её голову, вытащил подушку, поцеловал дрожащие губы…
— Да-да, родная, я помогу тебе уснуть!
(28.07.18)