Если в Индию, то уж точно — к стенам Аджанты*,
в желтом сари, с кольцом в носу — как заведено.
Раджеш скажет, куда идти, но не выдаст карты
и, жуя свой гулаб джамун*, брякнет: «Все равно.

Если Шива танцует о смерти и тАндава-нритья*
воскрешает умерших, то мы с ними — заодно.
Рассказать бы тебе, как сын мой Мукул-Адитья *
в бое с Праном погиб. Видишь, солнце уже взошло!» —

и всевидящим оком Сурья* окинет землю.
«Слышишь, гомон кобыл колесницы златой его?
Будь отшельником, я помолился б младому стеблю,
но нам нужно спешить, не гневая божество…»

Раскаленное солнце застынет над белым храмом,
босоногая паства забросит свое ремесло,
и арабская вязь расцветет, украшая мрамор
четырех минаретов, что лотос над будним злом.

Тадж-Махал — это больше сокровищ волшебной Агры
средь индийских слонов и тысяч цветочных гирлянд, —
ни кораллы, ни жемчуг, ни зелень и тень смарагда*
не сравнятся с ценою тайн, что здесь боги хранят.

Смуглолицые вровень со мною читают мантры,
на санскрите любое слово — уже обряд,
дхарма может спасет не меня, но мой росчерк кармы —
я молюсь вместе с ними, браслеты мои звенят

на запястье, и алой розой горит мехенди,
и поющие чаши вторят тарелке ханг.
Возвращаясь в Индию раз на втором столетии,
я надеюсь на душу, восшедшую в новый ранг.

Пусть о чем-то лепечет каби*, пусть между прочим
пряный воздух ласкает всякого наугад,
но ничто не сравнится с песней индийской ночи.
Лепесток жасмина падает в оранжад…

Copyright: Маргарита Мендель, 2018
Свидетельство о публикации 118062503027