Неизведанное
Первый раз Марат умер, когда ему было два года. Узнал он об этом случайно. Когда ему исполнилось десять лет, мать как-то обмолвилась, что в детстве мальчика однажды чуть не потеряли. «Ты бесконечно много болел. Врачи сказали, что нужно удалить гланды. Это была распространенная в то время практика, и мы согласились на эту операцию. В больницу нас с тобою положили вместе и вскоре, когда тебя уже увели в операционную, весь персонал вдруг забегал по больнице! На душе у меня стало очень неспокойно! Уже позже мне сообщили, что у тебя в ходе операции произошла остановка сердца и наступила клиническая смерть!»
Рассказанное матерью повергло Марата в шок — ведь в десять лет для каждого ребенка слово «смерть» — это что-то очень страшное и необъяснимое. Каждый в этом возрасте думал, что жить он будет вечно! А с пребыванием в лечебном учреждении у Марата были связаны, напротив, очень приятные воспоминания! Из событий, которые он тогда запомнил, было то, что в больнице вместе с ними еще лежала его сестра, о чем родители уже забыли, а в день, когда его увели на удаление миндалин, медсестра привела Марата в ослепительно белый кабинет, в котором стояло стоматологическое кресло. Врач сказал ему: «Если ты будешь себя хорошо вести, то позже получишь мороженое!» Марату очень хотелось попробовать больничного лакомства, и он очень тихо сидел в кресле, старательно открывая рот…
Что произошло потом, Марат помнил смутно — какой-то свет и тьма, удивительная легкость и восторг, ведь недаром все последующие восемь лет своей жизни он просто обожал стоматологические кабинеты, в которых стояли точно такие же кресла, как в той больнице!
Своей матери Марат так и не поверил! Не мог он тогда, в двух летнем возрасте умереть! Смерть в его представлении была чем-то ужасным, меняющим человека до неузнаваемости. Он уже не раз был на похоронах своих родственников и знакомых, поэтому необратимые изменения, происходившие с лицами и телами умерших, были ему хорошо знакомы. Стоя возле гроба своего утонувшего друга Алеши Фуфаева, Марат думал: «Не может быть, чтобы эта неподвижность и разложение были связаны с теми прекрасными мгновениями, которые произошли восемь лет назад!»
Второй раз Марат умер в восьмом классе. В тот день ребята из их двора затеяли опасную, как впоследствии оказалось игру. Один из подростков несколько раз глубоко вдыхал воздух, затем выдыхал его, приседая, а примерно на десятый цикл он прислонялся к стене дома, и остальные участники действа начинали резко давить ему на грудину. Те, кто испытали на себе подобное воздействие, на некоторое время отключались, но быстро приходили в себя. Когда очередь дошла до Марата, он много раз старательно наполнял воздухом грудь, полностью выдыхая его из легких. Когда подростки дружно навалились ему на грудную клетку, в глазах у него потемнело и все, что произошло тогда с ним, впоследствии он смог выразить только одной фразой: «Пацаны, мне такой классный сон приснился!»
По рассказам друзей, когда его перестали прижимать к стене, он, сделав десяток шагов, упал на колени. Взгляд был отсутствующий, дыхания не было. Ребята несколько раз шлепнули его по щекам, так, как делали другим для приведения в чувство. Но он не приходил в себя! Тогда они стали сильнее бить ему ладонями по лицу, но вскоре, видя, что он не подает признаков жизни, начали бить чуть ли не в полную силу. «Мы немного успокоились только тогда, когда ты начал отмахиваться от нас, продолжая стоять на коленях!», — сказал ему друг по кличке Кела, вытирая разбитый Маратом нос… Испугавшись происшествия, случившегося с подростком, больше они подобных экспериментов над своими организмами не проводили!
После этого события прошло несколько лет. В армии Марату довелось попасть на войну. Рота, в которой он служил, из «боевых» не вылезала — засады, сопровождения, поиски, 'прочески', блокирования районов, поиск фугасов, разминирования. Вскоре Марат стал настоящим профессионалом, ему даже стало нравиться воевать, а пребывание в пункте постоянной дислокации воспринималось, как напрасно потраченное время. Он сбивал консервную банку из своего автомата стоя с руки на расстоянии в сто метров, с лету валил на землю птиц. Однажды он с разворота, от бедра застрелил зайца, причем попал ему прямо в сердце, чему все сослуживцы долго удивлялись. А противостояние с противником сводилось уже к чистым инстинктам — кто из них первым почувствует опасность, кто быстрее вскинет автомат, кто раньше нажмет на спуск… Пока все это время везло Марату, и он абсолютно невредимым выходил из многих боестолкновений. Так же спокойно он с некоторых пор стал воспринимать человеческую смерть.
На гражданке он прочитал много литературы о войне, в ней смерть описывалась, как что-то обыденное, липкое и вонючее, в массе совсем ничем не примечательное. В одной из книг Василя Быкова «Дожить до рассвета» на него особенно тяжелое впечатление произвела гибель лейтенанта Ивановского. Теперь, после года войны, он уже понимал, что уход в небытие человека никогда не бывает напрасным, но даже сейчас он не хотел бы умереть, как тот лейтенант! Глупо и безвестно! А в смерти своей после года непрерывных боев он уже не сомневался, зная, что если ему суждено вернуться живым из этого пекла, то дома он может погибнуть в любое мгновение — его может сбить машина, упасть на голову кирпич, могут зарезать на улице насмерть хулиганы. Он вспоминал, как еще до армии возле их дома за двадцать копеек убили какого-то мужчину. Если раньше его начинало тошнить от разбросанных в радиусе двадцати метров останков человека, попавшего под разрыв снаряда, то недавно, когда он короткой очередью из автомата срезал врага, снеся ему полчерепа, он лишь равнодушно посмотрел на разбросанные по камням куски черепной коробки и серого вещества, перемешанного с кровью.
Он не испытывал угрызений совести за это убийство — ведь застрелил он противника в честном бою, исход которого был неясен до конца. Впрочем, его долго потом преследовало видение — перемешанный с почти черной кровью человеческий мозг булькает, закипая на раскаленных солнцем камнях. Как густой суп на плите!
Гораздо тяжелее воспринималась им поначалу смерть детей. Он вспомнил, как его напарник — Сергей Кудейкин выстрелил на шорох в кустах во время ночного поиска. Когда они вдвоем подошли к тому месту, то обнаружили двух убитых — мальчика двух лет и девочку четырех. Сослуживец бросил автомат и схватился за голову, шепча: «Я — преступник, я убил детей!» Марат стоял и смотрел на убитых, и в голове его стучала только одна мысль: «Что же мы делаем?!» Вскоре напарника увезли в госпиталь с психическим расстройством. После этого случая остатки гуманизма моментально улетучились из головы солдата. Он понял, что на войне нельзя все слишком близко принимать к сердцу, и он перестал переживать из-за многочисленных, постоянно происходящих на его глазах смертей. Своих, чужих, мирного населения. Становилось лишь сильно не по себе, когда погибал кто-то из товарищей. Но он уже твердо знал, что раз случилось такое, значит, это должно было произойти — может быть, погибший сослуживец недостаточно быстро соображал, и поэтому лежал теперь холодный и мертвый в цинковом гробу! Марат смотрел на убитого в последнем бою солдата своей роты и думал, что тому надо было больше полагаться на свои инстинкты. Ведь Марата они до сегодняшнего дня не подводили ни разу!
…В тот день они в очередной раз были на «боевых», продолжавшихся уже третьи сутки. Непрерывный артиллерийский огонь противника продолжался несколько часов, когда Марата отправили с боевой машины на соседний разбитый взрывом грузовой автомобиль, чтобы взять одеяла на экипаж и вообще, посмотреть, что на уничтоженной машине осталось ценного. Солдат успел пробежать только несколько шагов в заданном направлении, когда практически у его ног разорвался вражеский снаряд. Среагировать он не успел, и его удивило, что взрывная волна в месте вспышки отсутствовала напрочь! Марата лишь всего засыпало пылью и землей, ремень срезало осколком, но он не получил ни единой царапины. Боец вскочил и, перепрыгнув воронку, побежал к своей цели. И тут земля вокруг него стала подниматься и шевелиться, как живая. Все вокруг гудело и стонало! Когда осела пыль, и просвистели осколки, Марат вновь поднялся на ноги и бросился вперед… И тут его вновь накрыло серией из двенадцати реактивных снарядов. На этот раз он даже не успел упасть на землю. Но что удивительно, кроме пыли и запаха тротиловой гари он не почувствовал от взрывов ничего. В подсумке на груди торчал крупный осколок, пробивший автоматный магазин, а еще один каким-то образом попал внутрь каски. Наступило какое-то равнодушие, Марат, вытряхнув ребристый комок металла из стального шлема, побежал к своей цели. Серии по двенадцать взрывов вздыбили землю еще несколько раз, сопровождая его продвижение, но солдат лишь с презрением сплюнул в направлении, откуда прилетали снаряды, понимая, что убить его сегодня врагу не удастся. Он был почему-то совершенно уверен в этом! Противник, видимо, тоже понял недостижимость своих стремлений, и вскоре перенес огонь на другие цели. Солдат спокойно дошел до машины, взял несколько одеял, матрац, какие-то консервы и вернулся обратно, ни разу даже не присев от вражеского огня.
На следующий день, когда Марату была поставлена задача — наблюдать за местностью в бинокль из-за каменной плиты рядом с выносным постом, он попал под огонь снайпера. Когда в скалу позади него ударила первая пуля, пролетевшая в метре справа, он перекатился в показавшееся ему безопасным место. Но вражеский снайпер, видимо, хорошо его видел и вновь навел на него прицел винтовки. Пуля вновь легла в метре от солдата. Марат замер, поняв, что ему конец… Он был опытный стрелок, неоднократно стрелял из СВД, но ему не нравилась эта винтовка из-за большой отдачи. Марат научился стрелять из своего АКСНа так, как не стрелял никто из взводных снайперов. Сейчас он представлял, как враг наводит перекрестие ему в голову и плавно нажимает на спуск… Свист пули вновь раздался справа. Дальше он просто физически ощущал, что враг, начиная звереть, делает поправку в установку прицела и вновь нажимает на спуск. Снова свист пули справа. Вновь и вновь. Выстрел за выстрелом! Марат так же, как и вчера понял, что ему не суждено умереть от огня этого «духа», поэтому он вскочил, и бросился к окопу. Стрелок еще дважды успел выпустить в него пули, но Марат твердо знал — он снова промажет!
После этих «боевых», когда солдат прокручивал в мозгу все события последней недели, он приходил в ужас от ощущения постоянного, не прекращавшегося ни на секунду кошмара этих боевых действий. Непрерывный огонь и смерть, летавшая по рядам участников операции, тогда собрали обильную жатву с обеих сторон. И хотя в его роте не было ни одного убитого, а лишь десяток раненых и контуженых, обилие погибших военнослужащих других подразделений показывало ему, что та страшная и липкая старуха с косой все время была рядом, тысячу раз пролетев над ним. Вспомнился солдат с перебитым позвоночником, оравший от невыносимой боли, и тот высокий, добродушный туркмен из первой танковой роты, голову которому срезало кумулятивной струей вражеского ручного противотанкового гранатомета. В тот день приданные их подразделению танкисты потеряли от огня РПГ сразу два своих танка, а оставшиеся в живых члены экипажа одного из них были ранены брызгами расплавившейся медной воронки из нутра выстрела ПГ-7 В, и осколками брони.
Сводить воедино произошедшее с ним в детстве и на последней операции Марат стал именно тогда. Правда, недостаток информации не позволил ему в то время идентифицировать ужасную старуху с косой и те светлые и радостные ощущения детства. Но когда солдат вернулся домой и стал читать литературу по заинтересовавшему его вопросу, в мозгу все наконец-то стало на свои места. А прочитав книгу Раймонда Моуди «Жизнь после жизни», он смог выразить свои ощущения, описанные им давным-давно, как всего лишь сон. Так Марат и пришел к Богу!
Православный священник, с которым он, как убежденный раньше атеист, в нескольких поколениях, а еще бывший пионер, комсомолец спорил несколько часов, рассказал ему следующее:
«Я тоже был атеистом, комсомольцем, когда началась война, пошел на фронт добровольцем. Там же вступил в партию! Нас было в роте несколько человек с моей деревни, но многие из них погибли за время непрерывных боев и, в конце концов, мы осталось в роте вдвоем. С последним из оставшихся в строю земляков мы были друзьями с детства! В одной из атак моего самого дорогого и близкого человека срезали во время рукопашной очередью из автомата. Я заколол убившего его фашиста, посмотрел на друга, тело которого было буквально разворочено очередью, и с тяжелым сердцем побежал дальше — ведь наступление продолжалось. После боя мы с товарищами помянули нашего сослуживца, ведь у меня не было сомнений, что он был убит — ведь в него разрядили магазин автомата практически в упор. Представьте себе мой шок, когда через полгода он стоял передо мной — живой и здоровый. На его груди было свыше десятка шрамов от пуль, и очередь прошила его от плеча до бедра, задев легкие, печень и сердце! Сам он после госпиталя стал очень тихим и задумчивым. Однажды, в минуту откровенности он рассказал мне, что произошло в том окопе.
„Я заколол одного немца, когда из-за поворота траншеи выскочил этот фашист с автоматом и разрядил магазин мне в грудь. Боли я не почувствовал и потому был уверен, что враг промазал! Я видел, как ты воткнул ему штык в живот, глянул в мою сторону, схватившись за голову а, услышав окрик, побежал дальше. Я же стоял и смотрел на убитых в окопе наших и немецких солдат, которые лежали грудами друг на друге… Тут же копошились раненые и умирающие. Внезапно что-то заставило меня посмотреть вниз! Там я увидел лежащего СЕБЯ! Грудь моя была разворочена, торчали кости и мясо, хлестала кровь, и потому сразу понял, что я — убит. И в этот момент мне в голову пришла мысль, что все это — какая-то жестокая мистификация, а нас с тобою всю жизнь обманывали, утверждая, что загробной жизни нет! Мне пришло в голову, что неплохо было бы побывать дома. И вдруг — я уже в своей родной хате! Мать вяжет, я толкаю ее в плечо, говоря: „Мама, мама, это я!“, но она меня не слышит! И тогда я взмолился: „Господи, ты же знаешь, что меня всю жизнь обманывали! Сделай так, чтобы я остался жив, всю свою жизнь посвящу служению тебе! И всем расскажу о том, ради чего остался в живых!“ Очнулся я в госпитале, а через полгода излечения вновь оказался в своей роте!“
Вот так мы вновь стали вместе служить. Вскоре войне настал конец, через несколько лет мы с другом уволились в запас, и я поступил в институт. Друга еще в армии „вышибли“ из комсомола за намерение стать священником и 'религиозную агитацию', но он нисколько при этом не расстроился, и вскоре он поступил в духовную семинарию. А мне все не давал покоя его рассказ! Он не мог мне врать, ведь мы были друзьями с самого детства! Да и жизнь его после ранения стала кардинально отличаться от той, которую он вел на протяжении многих лет. И в какой-то момент я понял, что раз мой друг так уверен в том, что должен был круто изменить всю свою жизнь — значит он прав! И тогда я тоже подал документы в духовную семинарию. Из партии меня, конечно, сразу исключили, так же, как и из института. Но мне было уже все равно, я сделал свой выбор! Так мы с ним и стали священниками!»
После этого разговора Марат стал православным, а отца Иону по сей день считает своим духовным наставником. Много лет он приходит к этому удивительному человеку, дом которого никогда не пустует от желающих получить наставление от мудрого седого старца. А события, произошедшие с ним в восьмом классе, он впоследствии описал так: «Когда я умер, то поднялся в воздух примерно на полтора — два метра от земли. Вокруг было совершенно темно. Но в то же время все вокруг пронизывал какой-то свет, исходивший от невидимого мне существа, которое — я чувствовал это, меня очень любило! Неизведанное раньше ощущение покоя, счастья и восторга переполняло меня! Существо мне что-то говорило, но я не помню — что именно. А потом я почувствовал удары. Вскоре стали отчетливо видны перепуганные лица моих друзей. Я был очень недоволен, что они заставили вернуться меня ОТТУДА. Мое лицо было все разбито, болел, казалось, каждый мускул тела, у них тоже текла кровь от моих ударов. Но я не смог тогда описать им свои ощущения, да и не понял бы меня никто из них! Теперь, когда стал христианином — могу!»