Дорога из желтого кирпича уходила вдаль.
Элли жила на площади Ильича, был февраль, и с балкона нещадно дуло. дверь балкона она подпирала стулом, чтобы не выбило ветром. Носила странные шляпы из фетра, записалась на курсы по маникюру (но не пошла), не имела ни серег, ни гарнитуров, ни гроша, ни положения в обществе, ни жизненных принципов, ни имени-отчества, ни даже нормального одиночества: рядом с ней был Тотошка. Но это в книжке он пёс, а тут, в жизни, он кошка, с серым хвостом и надорванным ухом. С ней и сидела Элли на кухне, когда ураган вдруг ворвался в квартиру.
И Элли, и кошку легко подхватил он, и долго носил их над городом вихрем. А Элли все думала: если он стихнет, мы рухнем. Скорее всего, разобьёмся. Ей жаль было снега, ей жаль было солнца, которое снова, конечно, взойдёт — но вот не для Элли. Она ведь умрет, разбившись о землю.
… это так странно! Летят и летят. День? Неделю? И ладно, успели привыкнуть и кошка, и Элли к своей круговерти, к своей карусели, к своей невесомости в центре торнадо. И, если по совести, Элли и рада забыть о дебильнейших шляпах из фетра, промозглом московском простудящем ветре, о маленькой кухне на Площади Ильича, о невыносимости всяких начал, о вечной рутине, где вязнешь, как в тине, считая, что это — твой тихий причал.
И, … возьми, может, оно всё и к лучшему? И ветер был послан по их с кошкой души, чтоб взять, и хоть раз, размахнуться с плеча и бросить всё, чтобы по новой начать!
…так думала Элли, врезаясь в дорогу из желтого кирпича.
убрала одно и то же слово... иногда не могу их писать... вы догадаетесь