Однажды утром мне позвонила моя племянница Эля и сказала:

— Жанна, у нас несчастье. Пожалуйста, приезжай.

— О Господи! — похолодела я от ужаса, — что-то с детьми, с мужем, со свекровью?

-Нет, - сказала Эля, — с ними все в порядке. Но я полюбила другого мужчину. И я не могу так больше жить. —  И Эля зарыдала в трубку.

- Подожди, — попросила я, — зачем плакать, зачем паниковать? Давай во всем разберемся без эмоций. Без спешки. Расскажи мне все по порядку.

* * *

А сама подумала: вот это номер. Элька давным-давно сидела дома в декретном отпуске. Ее младшему сыну на днях исполнился год и восемь месяцев. Когда же это, а главное — где она успела полюбить «другого мужчину»?

—  Петя отыскал меня в «Одноклассниках», — прохлюпала Эля, — мы с ним учились вместе в школе. До шестого класса. Потом он уехал в Варшаву. Через пятнадцать лет вернулся в Россию. Женился. Родил сына — тоже Митю, представляешь? Развелся. И нашел меня. И написал мне, что был влюблен в меня все эти школьные годы… С первого по шестой класс… Алё, Жан? Ты меня слушаешь?

Ясно, подумала я. Романтическая переписка с другом детства разбудила светлую ностальгию по детству и молодости. В «Одноклассниках» такие психозы случается сплошь и рядом. Взрослые люди сходят с ума, теряют голову и на время становятся идиотами. Потом большинство из них выздоравливает. Но при чем здесь несчастье?

* * *

— А при чем здесь несчастье? — спросила я.

—  Мы с ним созвонились, — заплакала Эля, — и встретились. Не сговариваясь, выбрали для встречи одно кафе! Представляешь, все эти годы у нас было одно на двоих любимое кафе — «Этаж» у белорусского вокзала! И мы не знали об этом, представляешь?

— Представляю, — ответила я, — но не вижу в этом замечательном совпадении никаких причин для развода с мужем. Я, например, тоже люблю это кафе. И на этом основании мне теперь нужно бросать мужа и начинать «мутить» с твоим Петей?

- Он со мной не мутит. Он мне сделал предложение, — сказала Эля, — у нас все очень серьезно. Он мне пишет по шестьдесят «эсэмэсок» в день.

- О да, - согласилась я, — это очень серьезный аргумент для того, чтобы выйти за него замуж. В общем, Эль, ты девочка взрослая, у тебя замечательный муж, чудесная свекровь и прекрасные дети. Постарайся, чтобы никто из них ничего не узнал об этом проходимце и не пострадал от ваших романтических встреч.

-Поздно, — вздохнула Эля — я во всем уже призналась мужу и свекрови. Я не могу их обманывать. И не могу спать с двумя. И не буду. Жестокая правда в любом случае лучше сладкой лжи.

* * *

-Нет! — сказала я, — правда лучше далеко не в любом случае! Тем более в твоем! И тем более такая правда! И никакая это не правда, а безответственность! Потому что только безответственный человек способен разрушить свою семью, предать самых близких людей, сломать судьбу своим детям из-за пусть даже самых сильных страстей!

-А что, — повысила голос Эля, — честнее было бы думать о другом мужчине, врать своим, изворачиваться, ненавидеть своего мужа и в этой ненависти растить детей?! Ты думаешь, дети сказали бы мне спасибо?

- Честнее было бы, — сказала я, — вообще не начинать отношений с этим уродом. Потому что твои дети не могут упасть перед тобой на колени, чтобы упросить тебя не разрывать на куски их детство и счастье.

- Почему ты его называешь уродом и проходимцем?! — возмутилась Эля, — ты не знакома с человеком, а так его называешь!

-А мне не надо знакомиться с ним, чтобы сделать о нем выводы, — ответила я, — потому что взрослый человек, влезший в чужую семью, идущий по головам маленьких детей ради своих собственных неопределенных желаний и планов, не может называться порядочным человеком. И никакие самые сильные, самые искренние чувства не убедят меня в обратном!

- Знаешь, мне иногда кажется, — сказала Эля, — что ты мне не тетя, а враг. Даже хуже врага. И я не буду тебя слушать. Я сегодня уезжаю к Пете в Балашиху, в съемную однушку. Я все эти годы ждала его. Я все эти годы жила не с тем, любила не того, рожала детей не от того. Но я этого не понимала. А теперь поняла. И все решила. Мы все решили. А тебе звоню потому, чтобы ты приехала и уговорила их (мужа и свекровь) отдать мне детей и часть моих денег. Они кроют меня почем зря гадкими словами и отказываются отдавать детей и деньги, которые я вложила в наш бизнес (Элькин муж был успешным мелким предпринимателем).

-Эля, - взмолилась я, — ну не торопись. Ну подумай хорошенько: а может быть, они правы? Ну сама подумай: куда ты увозишь детей, к кому?! Как Маша будет в школу ездить за три девять земель, кто будет ее туда возить, как ты будешь без свекрови управляться с Митей, на что ты будешь жить, в конце концов, если твой Петя получает зарплату в 25 тысяч рублей и 15 из них отдает за квартиру?! Как он собирается вас там всех размещать- на нарах, что ли?!

-Все решено, — твердо сказала Эля, — я не буду жить с нелюбимым человеком.

И положила трубку.

-Собирайся, - сказала я мужу, — может, мы еще успеем. Может, уговорим.

* * *
В воскресенье пробок на МКАДе не бывает. Мы долетели из Кунцева в Бутово за двадцать минут. Дверь нам открыл Элькин муж Сережа. Он был смущен, растерян, несчастен. Несчастье состарило его на несколько лет и понизило на несколько сантиметров. Он выглядел каким-то обессиленным, усохшим и сдувшимся. Через силу поздоровавшись, он скрылся в глубине квартиры.

Мы вошли в комнату. Всюду царил дух разрухи и безысходности, вокруг пахло бедой.
Посреди этой беды на ковре играли Элькины дети: десятилетняя синеглазая Маша и полуторагодовалый красавец Митенька.

- Явились, — ухмыльнулась заплаканная Элькина свекровь, — явились свою вертихвостку за юбку ловить? Опоздали, ребята. Унесла ноги моя сношенька. Сбежала к хахалю. Проститутка.

- Тутка! — обрадовался новому слову ползающий у свекровиных ног Митя. Я подняла его с ковра, подбросила, потискала, расцеловала в розовые чистенькие щечки, в восхитительный слюнявый подбородок, пахнущий теплым молочком.

Ребенок засмотрелся на меня, ткнул пальцем в глаз: «газик!», затем ткнул в зубы: «йотик!» Потом разглядел на моем лице слезы, забеспокоился, повозил ладошкой по моей щеке: «Ты патись?! Не пать! Не пать! (Ты плачешь?! Не плачь!)». Наконец, устав от эмоций, малыш приник ко мне всем своим мягким тяжеленьким тельцем, длинно, по-взрослому, вздохнул и положил мне голову на плечо. Задышал в ухо сладко и спокойно.

Господи, как же можно уйти от такого родного счастья, не оглянувшись, не остановившись? Как ты могла, Элька?

- Рыдаешь? — зло спросила свекровь, — Ну рыдай-рыдай. Я все равно не поверю. Еще одна артистка погорелая явилась спектакль играть. Яблоко от яблони… Говори сразу, чего надо: явились права свои качать? Судом угрожать будете за деньги свои поганые? Угрожайте. Только мы все равно не отдадим! Она нам всю жизнь сломала, сволочь.

-Мама, ну зачем ты так, — выглянул из кухни Элькин муж Сережа, — ну что ты говоришь? При чем здесь Жанна?

-А ты вообще молчи, остолоп! — сорвалась на сына свекровь, — доигрался в благородство, твою мать! И шубку он Элечке, и бриллианты он Элечке, и эти. как их… виниры на зубы этой акуле страшной! На свою голову под каблуком у нее танцевал! Дотанцевался, олух!

- Тише, мама, — попросил элькин муж, — веди себя прилично!

- Ты уже вел себя прилично! —  взвилась свекровь, — приличней некуда! Зато теперь плачешь ночами в подушку! А хули теперь плакать, а? Не сдохнуть бы! Или нет, наоборот - лучше сдохнуть!

- Мама, закрой уже рот !- не выдержал Сережа, — здесь же дети!

Свекровь махнула рукой, закрылась рукавом и зарыдала в голос. Потом завыла — пронзительно и протяжно, как на похоронах.

Маша испугалась, побледнела, вскочила, бросилась к свекрови, обняла: «Ну бабушка, ну миленькая моя. Ну не надо, ну прошу тебя. Мама вернется, вот увидишь!»

«На порог не пущу… на порог…» — глухо повторяла сквозь рыдания элькина свекровь, вздрагивая всем телом. Я услышала, как громко и мелко стучат ее зубы. Это было очень тяжело и очень страшно.

* * *

Я не из тех людей, которые, желая успокоить человека, начинают совершать совершенно бесполезные дурацкие действия. Я никогда не поправляю бьющемуся в истерике человеку волосы, воротнички, платочки, не снимаю пылинки с рукава и не произношу идиотскую в такой ситуации фразу: «Ну успокойся. Ну пожалуйста, успокойся.» Чем могут помочь эти пустые слова? Услышав их, человек что — мгновенно перестанет плакать и переживать?

- Ирина Алексеевна, — сказала я твердо, — послушайте меня. В жизни всякое бывает. Никогда не надо заколачивать гроб, если он пока пустой.

- Чего? — элькина свекровь перестала плакать и посмотрела на меня с надеждой, — какой гроб?

- Элька хорошая девушка, — сказала я, — очень хорошая и очень порядочная. Только бесхитростная и недальновидная. И наивная, как ребенок. Она не сумела разобраться в ситуации. Ведь у нее такой ситуации не было никогда в жизни. Поэтому и произошло то, что вы считаете крахом и несчастьем. Никакой это не крах и тем более не несчастье.

- А что же это? — элькина свекровь перестала плакать и впилась в меня взглядом, - как же назвать то, что сотворила эта дура?

-Вот именно — дура! - зацепилась я за нужное слово, — Элька просто дура! А происшедшее — просто неприятность. И не такая уж большая. Элька вернется, поверьте мне!

- Когда? — почти одновременно произнесли свекровь, Сережа и Маша (девочка все это время играла на ковре и не пропускала ни одного слова нашей родственной теплой беседы)

- Скоро, — ответила я, — у меня нет ни малейших сомнений на этот счет. Только вы, Ирина Алексеевна, и ты, Сережа, должны сделать то, что я вам скажу.

- Что я должен сделать? — настроение Сережи заметно улучшилось. У него распрямилась спина, засияли глаза. Я увидела, что он очень похож на своего сына.

* * *

-Для начала, — сказала я, — соберите Маше чемодан и портфель.

- Зачем? — напряглась догадливая Маша, — я никуда отсюда не поеду.

- Если ты хочешь, — твердо сказала я, — чтобы мама вернулась, ты должна собраться и уехать туда, в новый мамин дом. Поживешь там с недельку.

- А как я в школу ездить буду? — удивилась Маша и вспомнила: - ах, да. У меня же каникулы с завтрашнего дня!

- Ну вот и чудесно, — сказала я, — все складывается отлично. Но это еще не все. Соберите Митькину кроватку, памперсы, бытылочки. И вообще все.

—  Нет, — сказала элькина свекровь и забрала у меня спящего Митю, — малого этим нелюдям не отдам. Нечего ему в этом ****стве делать. Это абсурд и маразм.

- Это — сказала я, — не абсурд и не маразм, а наиболее короткий путь к Элькиному возвращению домой. Неужели вы этого не понимаете?

- Жанна права, — сказал Элькин муж, — мама, собирай детей. А я вызову машину.

* * *

Дети приехали в свое новое жилье.

И сразу же заполнили собой всю жизнь и все свободное пространство.

Элька со своим Петей растерялись совершенно. Потому что в их возвышенные отношения и в двадцатиметровую комнату никак не вписывались Маша со своими учебниками и Митя со своими игрушками, горшками, ползунками и детским питанием.

Петя сидел на продавленном диване и с унынием и ужасом смотрел, как Маша по-хозяйски освобождает себе две полки в его ветхом шкафу, развешивает на плечиках свои одежки. Потом Маша взгромоздила рядом с Петей на свободный уголок дивана гигантского плюшевого розового зайца (папин подарок на восьмое марта) и спросила: «Дядя Петя, а куда мы поставим мое пианино?»

* * *

С Митей было посложнее. Днем он привык спать, и Пете, привыкшему врубать музыку на полную мощь, пришлось целых два часа тише мыши сидеть на кухне, стараясь не шелестеть страницами журнала.

После сна мальчика нужно было покормить. Потом он захотел в туалет по-большому.

Элька, пытаясь «держать лицо», посадила его на роскошный музыкальный горшок-автомобиль.

Двадцать минут мальчик сидел на этом чудо — клозете, нажимал на все кнопки, лампочки и сигналы, потом встал, заглянул в горшок, оценил свои результаты и с гордостью закричал: «Папа! (к радости „молодых“ он стал звать Петю папой с первой секунды общения) — посмотли, ськока я многа накакал!»

* * *

В общем, свалившиеся на голову дети нанесли серьезный удар по романтическому настрою новоиспеченных влюбленных.

Петя ходил невыспавшийся, ошарашенный и ничего не понимающий.

То есть он, конечно, был готов взять на себя всю заботу об Элькиных детях, но не сразу, а когда-нибудь потом. Но это «потом» просто вломилось в его жизнь без всякого приглашения, сломав все планы на корню. Стало не до любви и не до романтики.

Элька вообще кипела от злости. Такая «любовь» никак не вязалась с ее неземными чувствами и пылкой страстью. Какая может быть страсть среди развешанных мокрых ползунков и Митькиных какашек?

В итоге в новом составе «семья» героически просуществовала ровно сорок восемь часов, то есть два полных дня.

А на третий день после прогулки всего семейства на каток Маша запихала в чемодан свои платьица-свитерочки, оделась и объявила: «Я уезжаю жить к себе домой, к папе и бабушке. До свидания, дядя Петя. Спасибо за прогулку. Было очень весело.»

* * *

Элька позвонила мне после программы «Время» и прошипела: «Твоя идея? Спасибо, удружила, любимая тетенька!»

«А как ты хотела? — не стала отпираться я, — почему ты считаешь, что твой Петя заслужил качественный секс, нирвану и праздник каждый день, а твоя растоптанная семья - только горе и слезы? Нет уж, Элечка. Я за справедливость. Всем должно достаться поровну: и горя, и радости. Твой Петя взрослый мужик. И уж если он взял ответственность за чужую семью, за чужих детей — то пусть справляется и отвечает за свои слова и поступки. Пусть докажет, что он мужчина, а не трепло, перекладывающее ответственность на других. А без этого доказательства лично я его знать не желаю и руки ему никогда не подам.»

* * *

Митю Элька привезла свекрови сама. Она приехала совершенно вымотанная, издерганная, некрасивая, исхудавшая, как после войны или тяжелой болезни.

- Мамочка, — взмолилась Элька (она называла свекровь мамой), — ну не могу я его пока взять. Ну пойми ты меня!

- А чего тут понимать, — усмехнулась свекровь, забирая внука из элькиных рук, - малые дети всегда трахаться мешают. Если кроме блуда людей ничего не связывает.

- Что вы все понимаете! — голос Эльки звенел от слез, — мне так трудно! Мне так плохо! Я буду приезжать к вам каждый день! Но навсегда я к вам никогда не вернусь!

* * *

Элька вернулась в свою законную семью ровно через месяц после того, как возвращенный в родной дом Митя радостно кинулся к Маше, только что вернувшейся из школы. Братик с сестрой не могли наглядеться друг на друга, о чем-то лопотали и то и дело обнимались и замирали, прислушиваясь к своему огромному счастью.

* * *

…В тот день Петя пришел домой очень поздно (он в последнее время старался возвращаться домой как можно позже) и, глядя в сторону, объявил, что уезжает на две недели в командировку.

Эля даже не спросила куда — до того она обрадовалась. Она вскочила, принялась собирать Пете дорожную сумку, и все делала быстро, на взводе. Будто боялась, что сожитель передумает и останется.

Проводив Петю за порог, Эля вызвала грузовое такси на ближайшее время. Такси приехало через двадцать минут. Эля уже стояла у подъезда среди тюков и чемоданов с музыкальным горшком -автомобилем в обнимку.
А еще через час сияющий Сережа молча внес в коридор все чемоданы, сумки и свертки.
Элька оглядела свое родное жилье и заплакала, опустив голову. Так, чтобы никто не заметил. Но свекровь все-таки заметила и торжествующе улыбнулась: -Иди вот, щей поешь. Горячие еще, поди.

- Мама!- выкатился под ноги Эльке Митя, — я найисовал зяйтика! Вот, видись? — и вдруг восторженно вытаращил глаза и закричал: -Ула-а-а-! Мой голсотек! Мой милый голсотек! Плиехал, мой длузок! Дай я тебе сколей поцелую!!!

* * *

В общем, эта история закончилась так, как я и предполагала. Жизнь все расставила на свои места. Справедливость восторжествовала.

А тот эпизод навсегда улетел в прошлое и никто никогда о нем не вспоминает.

Хотя нет. Один раз вспомнить пришлось. И вот почему.

Мите исполнилось два года и родители решили его отдать в элитный, очень престижный детский садик. Чтобы свекровь меньше надрывалась и больше отдыхала — все-таки возраст давал о себе знать — и чтобы Митя рос развитым и гармоничным.

Когда Элька с мужем и свекровью привели Митю в группу, улыбающиеся лощенные воспитатели высыпали навстречу: «Ой, а кто это к нам пришел? Это что же за такой мальчик красивый да умный? Неужели это наш Митенька? Ну пойдем, Митенька, в группу! "

Митя озирался по сторонам, с интересом рассматривал диковинные сказочные рисунки на стенах, но не двигался с места. Он оробел, вцепился в свекровину руку, прижался к ее коленям. Элька видела: еще секунда, и Митя расплачется.

Но находчивая молоденькая воспитательница откуда-то притащила огромный лакированный желтый самосвал с синими, почти настоящими колесами. Митя раскрыл рот от восхищения. «Вот, Митенька, видишь, — чирикала сладкоголосая воспитательница, — какая замечательная машина! Она достанется тому мальчику, который никогда не плачет. Ты ведь не будешь плакать, правда?»

Митя отпустил бабушкину руку и схватил тяжелый автомобиль. Не удержал, грохнув колесами об пол. Но не отпустил. Пыхтя, сел сверху на кузов. И неуверенно покатил к воспитательнице. Потом горестно оглянулся на папу, маму и бабушку и четко сказал: — А хули тепель плакать. Не сдохнуть бы… Плавда, бабуска?

* * *

«Этого не может быть, — уверял меня один знакомый детский психолог, — речевая память двухлетнего ребенка не способна хранить события трехмесячной давности.»

Может быть, психолог и прав. Может, память и не способна хранить такие события.

Только я с тех пор, находясь во взрослой компании, взвешиваю каждое свое слово, если рядом находятся маленькие дети.

И вас к этому призываю со всей ответственностью, дорогие товарищи взрослые!