Я хотел бы сжечь нас обоих,
облить бензином молодые упругие тела, бросить спичку,
смотреть, как наше бежевое, розовое и красное становится черным,
сжатыми зубами перегрызая собственный вой, потому что сгорать чертовски больно.
Я хотел бы сжечь нас обоих.
Это стало бы нашей последней ссорой,
самым громким нашим скандалом,
без аргументов и обвинений, без замечаний и замолканий,
только свободный крик — голый и беспощадный.
Я хотел бы сжечь нас обоих.
Твои волосы, которые рассыпались на ветру и были прозрачными на солнце, стали бы пеплом.
Твоя кожа, такая мягкая, которую ты умела прятать в синее и серое от моих глаз, стала бы пеплом.
Твои ногти, которыми ты царапала мою спину, которые я не умел тебе стричь, стали бы пеплом.
Все, что я когда-либо целовал, гладил, все, чего я касался с таким вдохновением, стало бы пеплом.
И пеплом стал бы я сам.
Пепел к пеплу, дорогая моя.
Мы лежали бы на остове сгоревшего здания, впервые — действительно одинаковые, сделанные из одной материи, неотличимые друг от друга.
Мы смешались бы во что-то по-настоящему целое.
Моя бывшая рука проникла бы в твою бывшую грудь,
мои бывшие пальцы сжали бы твое бывшее сердце.
Нас было двое, но теперь мы пепел, единственное, что здесь осталось.
Я хотел бы сжечь нас обоих,
потому что сейчас мне кажется,
что это наш единственный способ научиться действительно понимать друг друга.