Характер подъезда в многоквартирном доме обычно определяется жильцом первого этажа.
Такое вот наблюдение от закоренелого горожанина. Диссертацию мне на этом тезисе, конечно, не защитить, но эмпирических доказательств хватает.
Я знавал абсолютно придурковатый подъезд, категорически неизлечимый снизу доверху, обязанный своей протекающей кармой одному-единственному дикорастущему алкоголику с первого этажа. «Отсель грозить мы будем шведу» — такой девиз этот мужик выбрал для своей пустопорожней жизни и сутки напролет висел на подоконнике с карающим кукишем, выставленным на улицу.
Я встречал целый подъезд вуайеристов с невероятно подозрительным отставником царской охранки, служившем еще при Бенкендорфе, из первой квартиры. Отставник следил за периметром из-за неуклюже отдернутой шторы. И весь подъезд, от подвала (с подозрительными кошками) до последнего этажа, представлял собой вертикальную последовательность неуклюже отдернутых штор.
На первом этаже в доме моих родителей, где я жил до окончания школы, обитала бабушка Мелисса Кориандровна.

Ее настоящего имени я уже и не припомню. А это, ненастоящее, придумал один остряк с четвертого этажа.
Мелисса Кориандровна получила свое прозвище за то, что была богиней супов. Точнее, лет до сорока, по воспоминаниям стариков, она считалась феей супов, а по выходе на пенсию эволюционировала непосредственно в богиню.
Мелисса Кориандровна была Шахерезадой супов. Она знала тысячу и один рецепт. Старушка могла сварить суп из половой тряпки.
Мелисса Кориандровна готовила супы каждый день. Вечно открытая форточка ее кухни на первом этаже круглый год цвела лепестками дурманов.

Нет, нельзя сказать, что супы этой старушки определяли характер нашего подъезда. Это слишком слабое выражение.
Супы Мелиссы Кориандровны были душой нашего подъезда. Они заставляли ступеньки звучать, точно клавиши у фортепиано.
Каждый раз открывая тяжелую подъездную дверь, я, зажмурившись, втягивал носом воздух. «Ты дома», — утверждал знакомый запах супа.

Я не преувеличиваю. Мне есть, с чем сравнивать. В юности я снимал квартиру в доме, где подъездом заправлял мусоропровод. Запах мусора пропитывал каждый ион воздуха. Я засыпал на подушке, а просыпался на помойном ведре под головой. Люди в том доме получали грустные письма.

Супы Мелиссы Кориандровны славились на всю округу. По их запаху местные несознательные бессознательные алкаши находили дорогу в родной двор в кромешном мраке своих запоев. Жители соседних домов в предобеденное время бродили у старушки под окнами нагулять аппетит, а несчастные мамочки приводили своих детей-малоежек постоять на сквозняке из форточки. Коты ходили по двору пьяненькие и забывали размножаться. Они сидели на подоконнике ее кухни, в среднем в количестве от одного до трех, как мишленовские звезды. Говорят, однажды над нашим домом транзитом из Лондона в Амстердам на самолете пролетал маленький Джейми Оливер. Нанюхавшись супов Мелиссы Кориандровны, он и стал тем, кем стал.

Естественно, все обитатели нашего подъезда неоднократно бывали на кухне у Мелиссы Кориандровны. Она открывала местным хозяйкам тайны своих рецептов, пока их бесполезные в хозяйстве мужчины уплетали эти жидкие произведения искусства. Мы ходили с вечно облизанными пальчиками и проглоченными языками.

А еще Мелисса Кориандровна познакомила нас с грандиозным артефактом старого, почти забытого уклада — супницей. Это такая большая сервировочная кастрюля (я даю словарное определение, которое и наполовину не передает ее очарования). Бабушка подавала супы на стол только в ней, затем разливая первое по тарелкам.

Первое, о нет, я сказал «первое». Как я мог назвать этот божественный овощной нектар от самой Мелиссы Кориандровны в среднем роде. «Первое» — это то, что готовлю я, когда мучаю ни в чем не повинную картошку на медленном огне.
Супница была волшебной лампой, в которой томился джинн супа. Он проникал в тебя с ложки сначала тем самым запахом, повергая ниц, а затем и вкусом, порабощая навеки. Однажды во время обеда у Мелиссы Кориандровны мне привиделось, будто нарисованные на супнице розы потянулись бутонами вверх, под крышку.
В каждой квартире нашего подъезда со временем появилась супница. Единственный в микрорайоне магазин товаров для дома сделал свой столетний план по продаже супниц только за счет жильцов нашего подъезда.
Близкие стали собираться за общим столом. Супница превратилась в архитектурную доминанту семьи. Никто не крысятничал в одиночку по углам, не давился всухомятку перед телевизором. Люди дожидались друг друга с работы. Они приучились есть супы на ужин.
Жители соседних подъездов ссорились и разводились. В наш подъезд заносили младенцев кулек за кульком и, дважды, невест.
А потом Мелиссы Кориандровны не стало. За ее чародейством мы как-то подзабыли, что старушки не вечны. Она ушла тихо, как будто испарилась через форточку вместе с ароматом очередного супа.
Ее квартира в одночасье опустела. Дочь Мелиссы Кориандровны еще много лет назад переехала в другой район к мужу.
Сначала погрустнели коты. Они бродили с постными рожами и мяукали на закрытую форточку.
Потом начали теряться алкаши, у соседей пропал аппетит, по округе слонялись худые дети.
В нашем подъезде из двух невест осталась одна жена, ступеньки охрипли. Я понял, что это конец эпохи, когда моя мама убрала супницу на антресоль…

Через несколько месяцев после смерти Мелиссы Кориандровны я возвращался вечером из гостей домой и вдруг заметил, что меня на крейсерской скорости обогнал дядя Вова. Дядя Вова был потомственным алкашом из дома напротив, и в живых его не видели уже пару недель. Еще издали, метров за сто до двора, я разглядел странную толпу из людей и котов. Люди и коты броуновски двигались перед нашим подъездом. В странной толпе мелькали худые дети. Я не придал этому значения. Как не придал значения тому факту, что форточка на кухне Мелиссы Кориандровны почему-то оказалась открытой.
Я вошел в вечерний сумрак подъезда, и вдруг мои ноздри взмахнули крыльями, независимо от меня. Вокруг, на многие километры обоняния, разливался знакомый запах супа.
Я метнулся вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Это было расточительством, потому что ступеньки снова звучали. В прихожей я услышал мамин голос: «Где же ты пропал, мы тебя заждались!» Я суетливо разделся, оторвав две пуговицы, и устремился на кухню. Там, посередине обеденного стола, торжественно сияла супница.
«Мелисса Кориандровна вернулась», — радостно сообщила мама, наливая тарелку.
Я внутренне скукожился и засобирался в обморок.
«Ее внучка, — подмигнул мне папа, — Мелисса Кориандровна Джуниор. Вчера сюда переехала».
«Ученик чародея», — добавила мама.
«Ученица. Чародейки», — поправил папа, любящий точность.
Я ел мамин суп, вкусный, такой же вдохновенный, как во времена Мелиссы Кориандровны, и не мог отвести взгляда от супницы: нарисованные на ней розы тянулись вверх, под крышку.
В тот день одновременно расцвели все супницы нашего подъезда. На дворе стоял февраль месяц.