Голова от глагольной бездарщины тошно пухнет,
пальцы с пыльной клавиатурой прелюбодействуют,
когда я сажусь писать на собственном брюхе
поэзию — жалкую, мелкую, безыдейную.
Безыдейную, бес изыди из слов растекшихся
по стволу мирового древа, к чертям увядшего.
Но потом я беру от лупы толстое стеклышко
и сжигаю все словоблудие и дурачество.
Это правильный образ новой вехи культуры —
поджигание старых, кривых и безлюдных зданий,
выявление жизни под пеплом литературным
для селфи-служителей храма собственной задницы.
Это новые силы для борьбы с беспределом каменным
в черепных коробках слепой и голодной паствы.
Очень нужно разжечь над городом новое пламя,
потому что сердца оглохли к пеплу Клааса.
Потому что наша поэзия — пыль и рухлядь,
обнаженная девка в общественном цитотаксисе.
Я стою, я жду когда эта Гоморра рухнет,
и мне хочется сжечь себя. Для большей наглядности.