Из города, где пальмы куют из рельсов,
я летаю в Москву на самых дешёвых рейсах.
Эти рейсы всегда под утро и переполнены,
и я вижу справа по борту рассвета полымя —
от лимонного до кроваво-красного,
словно кто-то забыл закрыть тюбики с красками.
Самолёт мой белым журавликом оригами
летит на север и оставляет шрамы
на чистой глади такого близкого космоса.
Мне предлагают из фильтра обратного осмоса
воду в стакане полном наполовину.
И я как никогда ощущаю длинную пуповину
между мной и Богом, которого часто всуе
вспоминаю, когда мараю тетрадь в косую.
Я летаю в Москву, чтобы задать вопросы,
на меня, неотёсанную, смотрят косо.
Ответьте, что будет с теми, кто в городе южном
стоят, зубы сцепив, прижав оружие,
насмерть стоят четвёртую божью зиму,
стоят, как школьники в хоре, рты разинув.
Ответьте, что будет с нами, выброшенными на сушу,
я давно не трушу, ношу вместо тела душу,
ношу её наизнанку, шовчики, маркировка,
серийный номер, уже не душа, ещё не боеголовка.
Ответьте мне лично или по номеру телефона,
страна моя — степь, окружённая терриконами,
ждёт ответа, как смертельно больной диагноза.
О ней давно говорят только в разделе Разное.
Ответьте, я нуждаюсь в ответе сверху,
когда мы уже пройдём войной проверку,
в этой жизни или же в той, что наступит после?
Я летаю в Москву, чтоб задавать вопросы…