Иван Петрович был большой
Любитель курочки с лапшой
И жил с женою в Пролетарском переулке.
Но вот, господь не уберёг,
Прочёл в журнале «Огонёк»
Про вальсы Шуберта и хруст французской булки.

Там говорилось на беду,
Что, мол, в семнадцатом году
Страну разрушили большевики-злодеи,
А раньше было — боже мой! -
Житьё, ну, просто рай земной:
Балы, мазурки, фраки и ливреи…

В итоге, получилось так,
Что этот вопиющий факт
Пронзил насквозь его ранимую натуру,
И с той поры Петрович мог
Часами, глядя в потолок,
Переживать за разорённую культуру.

В мозгу кружился мыслей рой —
Он проклинал советский строй
За уравниловку, позор и униженье,
И в даль, где славная пора,
Мадмуазели, юнкера,
Влекло Петровича его воображенье.

Он грезил, будто было так:
Он облачается во фрак…
Ах, нет — в мундир, ведь он лейб-гвардии поручик!
Надев на палец бриллиант
И поправляя аксельбант,
Садится в бричку, приказав: «Вези, голубчик!»

И вот, уже к исходу дня,
Петрович, шпорами звеня,
Учтиво руку подаёт княжне-невесте,
Чей папенька устроил бал…
Но тут Петрович задремал
И очутился во весьма престранном месте.

Не то сарай, не то подвал…
И кто-то вдруг его позвал,
Пихая в бок ногой настойчиво и твёрдо:
«Эй, Ванька, чёрт тебя дери,
Ступай, в конюшне прибери!
Ишь, развалился! Пшёл работать, сучья морда!»

Петрович, не умыв лица,
Бежит и падает с крыльца,
Успев отметить неприятную картину —
Вокруг него, туда-сюда,
Неспешно ходят господа
И на Петровича глядят, как на скотину.

Одна из дамочек брюзжит:
«Ах, до чего же груб мужик.
Представьте, если власть они получат!»
«Вы правы, милая княжна,
Им порка добрая нужна!» —
Твердит в ответ лейб-гвардии поручик.

Петрович утирает пот,
Петрович открывает рот,
Чтоб выкрикнуть, что думает об этом,
Но застревает крик во рту…
Он просыпается в поту,
А с губ срывается само: «Вся власть Советам!..»