`
Усталый снег ложится на мирок,
мороз жует шаги, как черствый пряник.
Бабуля в холле выдаст номерок —
пластмассовый билетик на «Титаник».
Второй этаж. Больничный срам и срач,
и смрад, и страх. Знакомая палата.
Течет вода и моет руки врач,
копируя движение Пилата.
Бинты. Старухи. Кровь. Сиделка. Шприц.
Гора пилюль. Тарелка абрикосов.
Какой мудак был этот датский принц!
Конечно, быть. Здесь нет других вопросов.
Я насмотрелся тех, кому в свой рай
Господь любезно приоткрыл калитку —
все как один за жизни острый край
хватались, словно тонущий за нитку.
Спастись и выжить — вот и вся мораль…
…Я выходил во двор, одевшись наспех.
Москва плыла сквозь ночь, что твой корабль,
а новый день навстречу полз, как айсберг.
Произнося набор дежурных фраз,
я так боялся, мама, уезжая,
что этот самый раз — последний раз…
И ты была нездешняя, чужая…
Я сам ходил, как заведенный труп,
но я не мог себе позволить жалоб…
…А город плыл, и дым валил из труб,
и музыка играла с верхних палуб…
Прошло полгода. В нашем трюме течь.
Идем ко дну, и захлебнулись звуки.
Немеют руки, но спасает речь —
я вру тебе, что в мире нет разлуки.
Когда-нибудь, с пробоиной в борту,
причалим мы с тобой к небесной тверди.
Какой-нибудь весною. В том порту,
где нет лекарств, отчаянья и смерти.