Она жила в доме ЦК, близ «Пушкинской». Кто был ее папа, я так и не узнал, Таня отмахивалась от вопросов и небрежно показывала вверх белой рукой: «Ой, он где-то там…» Живьем я никогда не видел загадочного папу, но знал, что из командировок он привозит Тане классные шмотки. Дело было еще в 80-е. Мы с Таней дружили. Вернее, я думал, что дружим, а на самом деле, Тане иногда становилось скучно и одиноко, тогда она звонила мне. «Слушай, приезжай, есть дело!» Возражений она не принимала, капризно требовала: «Давай, жду!» И я срывался из своего Люблино, мчался. Таня, что скрывать, была хороша собой и я, молодой дурак, был немного в нее влюблен. Но иногда у Тани действительно возникало «дело». Слова «проект» тогда еще не было. Однажды Таня решила организовать театральную студию, в другой раз — молодежную газету, в третий — уже не помню что. Она садилась в антикварное кресло с пурпурной обивкой, ставила на колени телефон и говорила небрежно: «Так, сейчас позвоню Боре, потом Элле, потом Васе…» Я робко уточнял: что за Элла-Вася? Таня называла очень известные фамилии. Это все были друзья и знакомые семьи.
Она звонила Васе-Элле, ей отвечали: «Конечно, Танечка, прекрасная идея, поможем!» Таня с улыбкой смотрела на меня: «Ну вот, дело пошло…» Но ничего никуда не шло. Уже на следующий день Тане наскучивала затея, она отправлялась на рублевскую дачу, куда ее увозил папин шофер на «Волге».
Да, Таня была мажоркой. Классической, отборной, эталонной. Пару раз я попадал на мажорские тусовки у нее дома. Тонкие мальчики в фирменных «ливайсах» пили мартини, рассказывали, как тяжело учиться в МГИМО и ВГИКе, как вчера потратились в «Арагви» и как им хочется махнуть на машине в любимый Коктебель. Бедняжки, просто бедняжки. На меня, в растянутом свитере, они смотрели как на драного игрушечного медвежонка, которого сумасбродная хозяйка зачем-то принесла с помойки. Когда я уходил (ночь, надо успеть на метро), фальшиво сокрушались: «Так рано? А у нас только всё начинается!»
У них действительно всё только начиналась. Их ждали кабинеты МИДа и студии «Мосфильма».
А вокруг меня суетились друзья. Ребята пассионарные, но без пурпурного кресла и телефона на коленях. Один хотел сделать газету, другой — театральную студию. И ни черта у них не получалось. Но они были упертые, через год или два добивались своего. А я думал с усмешкой: «У них год уходит на дело, которое Таня решила бы парой звонков, за десять минут».
Конечно, я мажорам немного завидовал и злился на несправедливость мироустройства. На то, что всё им дается легко, без запинки. На то, что они, лениво развалившись, занимают чужие места. Один знакомый режиссер мне как-то сообщил невозмутимо, что во ВГИК он, «конечно, попал по блату». И пожал плечами: а как еще? Режиссером он стал очень посредственным. Никчемным режиссером. Но в мире кино он был свой, потому что сын известных киношных родителей.
Мажоры на то и мажоры, чтобы им завидовали и злились. Им это доставляет особый кайф. «Да, мы такие. Нам повезло, а вам нет».
Кстати, как раз в то время, когда я бегал к мажорке Тане, Шевчук и прохрипел свою знаменитую сатиру: «Я чествую вас, сыновья дипломатов, юристов, министров и профессоров…» Именно Шевчук ввел в массовый перестроечный обиход слово «мажор». Которое совсем исчезло в 90-е, исчезло надолго. Я думал — навсегда. Но нет. Вернулось на новом историческом витке.
Мажоры — атрибуты мягкой диктатуры и вялой экономики. Когда не таланты и пассионарии прорываются вверх, а назначаются свои, родные, любимые. Пусть нелепые и бездарные, лишь бы ни с кем не делиться. Самим мало.
Мажоры вернулись в новом блеске. Подросли детишки тех тонких мальчиков из «Арагви», заматерели. И отцовская юность для них — жалкое голодранство, те дальше Восточного Берлина не могли вырваться, пределом мечтаний была служебная «Волга». Нет, новые мажоры куда счастливей. Они мчат на «поршах», растирая протекторами в прах никчемных людишек, хохоча в лицо «тупым ментам», запуская в ночное небо салют из тысяч бутылок «Кристала». Они перелетают из Майами в Париж на бизнес-джетах, разбрасывая черную икру по салону красного дерева. Они повелители мира и безжалостные патриоты. Им на хрен сдались ветхие кабинеты «Мосфильма», они и так купят себе кино или спектакль подружке. Они занимают высшие посты в банках и госкомпаниях. Они крутят на пальце миллиардные бюджеты. Они получают медали «За многолетнюю службу». Они совершенно уверены в том, что вся Россия — их дачный участок.
Для тех мажоров, которые еще слишком юны, чтобы рулить потоками нефти или информации, есть утешительный приз: светская хроника. Они родились не с серебряной ложкой во рту, они родились с застывшей улыбкой. Мой дорогой глянец сделал все, чтобы у девочек с фарфоровыми головами снесло крышу. Остальные сми услужливы не меньше, как личные массажисты.
Когда в респектабельной газете я читаю интервью с Лизой Песковой — покрякиваю от наслаждения. Журналист на полном серьезе спрашивает, как она выбирала платье для красной дорожки Канн и какие еще кинофестивали планирует посетить. Лиза вообще моя любимица. Во-первых, хороша собой, стройна и полногруда. Во-вторых, готова высказываться по любому поводу. Хоть про кинофестиваль, хоть о проблемах мигрантов. Лизавета — девушка серьезная. Живя в парижской глуши, все время думает о Родине. Я давно уже не слушаю папу Лизы, что он интересного скажет? А у Лизаветы — что ни мысль, то брильянт. В прошлом году меня перепахал ее текст про образование. Не поленюсь, процитирую кусочек: «Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что основным плюсом нашего образования является разносторонность, но именно это и является его минусом, потому что…» Ну хватит, а то отключитесь. Класс, да? Сержант полиции с похмелья так бы не написал в протоколе. А умненькой Лизе удалось. И это публикует крупнейший информационный ресурс, с почтением публикует. Исходя из вышеизложенного, могу сделать вывод, что Лизавета пойдет и дальше, и выше. Не остановится. Замираем в восхищении. Может, лет через пять возглавит Первый канал, вместо старенького Эрнста.
Мажоры — могучая каста. Закрытая ото всех пятиметровыми рублевскими заборами и бронированными плечами охранников. Там внутри им хорошо и спокойно, никакое быдло не достает. Это когда-то я, мальчик с окраины, еще мог попасть на их квартирные тусовки. Те советские мажоры — просто олицетворение народолюбия. А моя подружка Таня — просто выдающаяся демократка. Впрочем, замуж она вышла за сына крупного чиновника, уехала с ним жить, кажется, в Калифорнию. Мажоры не расплескивают свой бесценный семенной фонд, браки только между своими. И лучше — подальше от родины, целее будут.
А нам остается любоваться светской хроникой и мыслями из инстаграма Елизаветы Песковой.
Но хватит ворчать. Дам в финале мажорный аккорд, извините за дурацкий каламбур.
В прошлом году я оказался на студенческом спектакле в театральном училище. Мне очень понравилась одна девчонка-актриса. Красивая, пластичная, обворожительная. С легким дыханием. Никакой программки там не было, поэтому имя я узнал лишь день спустя. Лиза Янковская. Да, дочка Оксаны Фандеры и Филиппа Янковского, внучка того самого Олега Ивановича. А вскоре один журнал попросил меня сделать с ней интервью: вот мол, какая талантливая наследница! Я написал Лизе в фейсбук. Она ответила очень вежливым отказом: спасибо, но ничем не заслужила еще повышенного внимания. Мысленно ей аплодировал — громче, чем после спектакля.
Такие две Лизы. Парижская и московская.
Мажор — не диагноз. Это прежде всего профессия. Если других нет. Нервная, хлопотная, суетливая. Интервью там, перелеты, съемки, красные дорожки, брюлы, инстаграмы. Очень трудно работать мажором. Спросите у бедной Лизы Песковой.