Он заходит в бар выпить шот перед долгой ночью,
собираясь звонить, разбирается на запчасти.
— Я же знаю, о чем ты молчишь и чего ты хочешь, но я должен быть точным, детка, предельно точным, помаши мне с другого берега, мое счастье.
Бар становится темным, как роща на Черной речке,
на салфетке — какого черта? — не пишет ручка.
— Я вот-вот замолчу, пожалуйста, стань мне речью. Наша вечная служба жестока, но безупречна. Я сейчас разделю нас в тысячный раз — беззвучно.
Между баром и небом — как водится — мост и бездна.
По сигналу злятся алые светофоры.
— Ну же, милая, как мы выживем, интересно? Я опять разведу мосты и не будет места, ни дороги для нас не останется, ни опоры.
Мир встает на дыбы — не мост, а гнедая шельма.
На другой стороне отпускают поводья люди.
Месяц город за горло держит — тугой ошейник —
и быстрее всех задыхаются те, кто любит.
Он идет в свой бар, повышает привычно градус,
предсказав звонок, достает телефон неловко.
— Я хотела сказать тебе правду, простую правду. Знаешь, каждую ночь мы чествуем эту рану.
Но внизу, у причала,
всегда
остается
лодка.