— Боруху нужна девушка, -констатировал сын, вслушиваясь в страстный монолог своего попугая. Борух стоял перед зеркальцем, полузакрыв глаза и раскачиваясь, как Белла Ахмадуллина в молодые годы, самозабвенно декламировал самопальные вирши. После особо патетических мест он бросал хищный взгляд на свою аудиторию, оценивал градус восторга и продолжал творить дальше.
— Зачем? — поинтересовалась я. — Ему что, нас не хватает?
— Мы дома только вечерами. А ему поговорить не с кем. Материальные расходы я беру на себя.
Последняя фраза была произнесена с особым шиком — горный орел, на крыльях которого висят мама и попугай, с достоинством нес свое тяжкое бремя. Опустошив копилку, мы отправились в зоомагазин и вернулись оттуда с маленькой коробочкой, в которой сидела будущая мать Боруховых детей — как определил ее Ладо.
Борух был доволен нашим выбором. Он подкрадывался к ней бочком и заглядывал в глазки с ласковым клохотанием. Он пытался заискивающе почистить ей перышки, он переминался с ноги на ногу и застенчиво распускал свой хвостик, изображая павлина. Но носатая прелесть была непреклонна. В ответ на каждое поползновение она издавала возмущенное «Ехк!» и отворачивалась от нахала, негодуя. Все было ясно. Нам досталась закоренелая и воинственная авлабарская девственница.
— Её зовут Виолетта, — сообщил мне наследник. Я кивнула. За последнюю сотню лет с легкой руки армянского театра шекспировские имена завоевали огромную популярность у просвещенных тбилисцев. Никто не удивляется, познакомившись с Дездемоной Гамлетовной Бабаян или Яго Лаэртовичем Цулукидзе, так что имя «Виолетта» замечательно шло авлабарской красотке. Уже через полчаса мамзель, совершенно освоившись, свирепо пилила Боруха за пух, набросанный в поилку, и за поганую привычку залезать в кормушку с ногами. При этом она не забывала жестко пресекать любую попытку оправдаться или приласкать. Девушка явно была из моральной семьи.
Интеллигентный Борух безропотно терпел все эти выходки, с обожанием глядя на свою амазонку. Ладо, насмотревшись на попугайскую идиллию, пересмотрел принятое ранее решение жениться в 18.
Два дня желтопузая террористка гоняла по клетке нашего зеленого, честного и влюбленного. На третий день в семейные дрязги вмешался рок. Во время очередного скандала взбесившаяся Виолетта исполнила старинный женский финт «уеду к маме, жди и лопни». Мощным усилием раздвинув прутья — какое железо устоит перед гневом армянской женщины? — она вырвалась на свободу и запорхала по комнате. Я не знаю, как ей удалось опрокинуть на себя тяжелые настенные часы. Вернувшись домой, мы услышали стоны Боруха, сотрясающего клетку, и увидели кусочек зеленого крылышка, торчащего из-под тяжелого циферблата. Ладо ушел — он не мог смотреть. Я взяла в руки подрагивающее зеленое тельце с бессильно повисшей головкой, отнесла его к Боруху, а сама поспешила утешать убитого горем сына и звонить ветеринару.
Вернувшись, мы застали Боруха над Виолеттой. Он молча сидел рядом с ней, прикрывая ее крылышком, а она, слабо попискивая, прижималась к нему своей дурной головкой. Через полчаса она смогла сесть на нижнюю жердочку. Борух примостился рядом, поддерживая и согревая.
А на следующее утро ситуация в клетке радикально изменилась. Теперь Борух утомленно принимал заслуженные поцелуи, а переродившаяся амазонка преданно заглядывала ему в глазки и чистила перышки. Сын, вдоволь налюбовавшись и нарадовавшись, резюмировал:
— Вот теперь все правильно! По-людски.
И невесть откуда обнаружившаяся во мне потенциальная свекровь полностью одобрила начинающего феодала.
Страшно жить на этом свете, господа!