Таня:
Я на велике каталась, пахло пряною травой… Здесь с тобой мы повстречались, мой хороший, дорогой. «Улыбаясь», нас березка подтолкнула не спеша, даже липа «посмеялась», тихо листьями шурша.
Я каталась по тропинкам, пахло пряною травой, и казалось, что осинка мне качает головой. Повезли колёса дальше… синим светом небосвод. И не чувствовалось фальши, где лесной живёт «народ».
Я каталась по тропинкам пахло пряною травой… Как мне жаль, не половинки оказались мы с тобой. И давно уже расстались, что поделаешь, друг мой. Ну, зачем мы повстречались, мой хороший, дорогой…
Я каталась по тропинкам, пахло пряною травой, но берёзка и осинка не расстанутся со мной.

Саня:
То ли вновь сказало: — «Еду». То ль промолвило: — «Лечу». Бабье лето, бабье лето, как же я тебя хочу… По заброшенной речонке лист, как попадя, да вплавь. А уж в образе бабёнки чудо солнечное в явь… Косы ярче всякой меди, словно золото огнём. И прекрасней всех на свете и чудеснее всех в нём… Сарафан, как чёрт по кругу, красным золотом вокруг. Вот уж эту я подругу в век не выпущу из рук… Пусть хоть воет, хоть кусает, смехом брызжет ли, визжа, коготки свои вонзает, окаянная душа… Отпущу ли, не помяв ли? Или просто утомлю? Ну никак мне, ну нельзя мне. И терплю ведь и люблю… А она пойдёт, румяна, лишь одёрнув сарафан, то ли дура, то ли пьяна, расточая свой дурман… И, забыв уже про это, я одно лишь прошепчу: — «Бабье лето, бабье лето, как же я тебя хочу…»

Таня:
Солнце в облаках и неба синь, чёртики в глазах от листопада… Хорошо, когда стоит теплынь, что еще для счастья в осень надо? Кружится и падает листва, Осень веселится, как в угаре. Всех торопит и она права — красотой последнею одарит. Разноцветье листьев и дубрав растревожат сердце, душу, лица… Тот, в любви признавшись будет прав, кто сумеет вдоволь насладиться. Солнце в облаках и неба синь, чёртики в глазах от листопада…
— Осень! Для меня ты счастье — вынь, что припрятала… Мне очень надо!

Саня:
Надменная краса. Безумие и бред разнузданной тоски как-будто тронул плоть я. Красивые глаза, каких желанней нет. И сердце на куски в надежды и в лохмотья. Из колок или рощ бледнеющий закат уныние разнёс червоно-золотое в неутомимый дождь
танцующих утрат и россыпи из рос с надрывностью покоя. Из суеты сует блуждающих страстей неумолимость встреч и мука расставаний… И снова только бред, и краски всех мастей, чтоб выжечь всё и сжечь, как в бешенстве желаний…

Таня:
Я в лесу рвала малину… Пусть ничья я половина, но, как жизнь бы ни прекрасна, повторить её согласна. Облака беспечно плыли, в синей речке гривы мыли. И душа б как ни металась, я в реке любви купалась… Эх, какое наслажденье — заблужденье-наважденье… Красота тоской наружу из души и снова в душу… Этим днём и этим летом всё про то, да всё об этом… Ну, а что, любовь не длинна, неповинна я, невинна.

Саня:
Вот и осень, девка красная, всё ещё не оголясь, вытворяет всяко разное, задирая, да хвалясь… Мутит, будит непонятное. Да несёт сплошную чушь. Сквернословка, но приятная и красавица к тому ж… Весела, как баба пьяная. Да и пьяная опять. Эх ты, ведьма окаянная, как тебя мне не обнять… Голь да хрень вся перекатная, маета, да срамота, шельма, будь же ты неладная, вроде та же, да не та… И чего-то не досказано, в чёрта лысого, да тьму. И что снова да с чем связано, хоть убей, а не пойму… И глядит она глазищами, кровь ли пьёт, да душу рвёт. И лохматыми косищами золотое счастье вьёт… Где ж ты бестия проклятая набралась такой беды? А вокруг лишь травка мятая, да босой ноги следы… То смеётся, то топорщится. Только сколько ни мани, сарафан мелькнёт лишь в рощице, да пойди-ка догони…

Таня:
Спасибо, осень, за награду! Мне это было очень надо — слова красивые и речи, разлуки, радости и встречи, глаза любимые и счастье, что не оплакало ненастье. Не умыкнуло, не украло — его всегда мне было мало. Спасибо, осень, за награду — прикосновенье к листопаду, прохладе, таинству влеченья и счастью самоотреченья… за сны твои и упованья, за ненасытные желанья… Всего мне много было надо. Спасибо, осень, за награду!

Саня:
Сотни звёзд по речке рябью, листья падают, кружа, загуляло лето бабье, как пропащая душа… Зазвенело, зашуршало, земетелилось и… Ох… бабой пьяной побежало, разведя переполох… И крутилось, и вертелось, и туманилось, резвясь… То, как дура, уревелось, то плясать пошло, смеясь… А во мраке снов и теней, да в цветочной кутерьме, так полно тоски осенней, что и сам я не в уме… И в раскаянии рьяном, сотни лих разворошив, как и баба эта, пьяным я бреду, едва ли жив… А за это истязанье красоты, что не унять, грусть одна, как наказанье, да забвение опять…

Таня:
Листва опала от жары, и дождь хлестал её, линчуя… От лета солнечной поры осталась сладость поцелуя. И небосвод безбожно чист, и нагл беспечный с виду ветер… Прикончил зной под тихий свист, уже готовый осень встретить. А лето… боль и наважденье… до исступления брело, борясь за каждое мгновенье, палило зноем. Обожгло.

Саня:
КОлки или рощи, да рассвет из рос, то смеясь, то морща губки у берёз, на лугу ли, в поле, у пруда ль, реки… прямо в душу что ли, сколь бы ни беги… Прямо, глаз не щуря, по сердцу и хоть утро ли в лазури или Сам Господь, расплескав к обедне в милом мне краю в благодати летней Благодать свою… И куда, не знаю, хоть глаза закрой, благодать земная по следу за мной…
***
Ни хотеть тебя не в силах, ни любить тебя не смею, и… от глаз от этих милых, как безумный, сатанею… Не скрываю и не знаю, что творю и что мне можно. То ли радости внимаю, когда так она возможна… Забываюсь, зарекаюсь, и опять до боли нежно лишь одной тобою маюсь без ума и безутешно…

Таня:
Свежий воздух чист и светел. Ты, наверное, заметил? И трава в ковре из листьев… Осень — будто в сердце выстрел. Налетит внезапно ветром, в траву бросив иней пеплом, запорОшит все газоны… и секрет отдаст влюблённым.
На тропах запахло хвоей. Да, я знаю, что со мною. Что с тобою — я — не знаю… Ни-че-го… не по-ни-ма-ю.

Саня:
Есть тишина неизъяснимая в беспечном мареве полей, и зной, как радость нестерпимая, печали искренней милей… Когда и Божье, и не Божие молчит и звуков не слыхать, ничто на свете не тревожа и с небес струится благодать… Когда печаль с тоскою сходится, и нет ни времени, ни слёз. Бредёт лишь полем Богородица, да в след за матушкой Христос…
***
Листья валятся, чтоб не маяться. Золотистые, бархатистые, не прозрачные и невзрачные, просто малые, ярко-алые, серо бурые, нежно хмурые… Опалённые и последние. Не зелёные и не летние… Листья с ивы и под берёзки, и… не красивые, и не броские… Что просыпали, клён ли, липа ли. Колки ль, рощицы… синь топорщится над обманами, да туманами, дрём не глядя и снами прядями… Заморочками колобочками эха трелями, да куделями дней взлохмаченных, одураченных, несговорчивых, да разборчивых… а по озими листья осени, к лесу тропкою, канатопкою, где не тронута дымка омута. Смотрит, пялится. Листья валятся…

Таня:
Рваные лохмотья серых облаков, снежные комочки в уголках домов… Осень-оборванка возвратилась вспять, льёт дождём октябрьским, бабу не унять. И туман укутал, и дрожат кусты… О зиме прекрасной — светлые мечты. Тормозит Морозец, Зимушка ревёт: «Неужели больше в гости не придёт… Может, с хитрой бабой закрутил роман… Как любовник, Ветер, истый Дон Жуан… Эта Осень-стерва, злющие глаза, из ручьёв холодных у неё коса. Жди, оставит вирус от дурной любви… Милый мой, хороший, быстро позови — напою отваром, от беды спасу, прогони ту бабу — счастье принесу… Больше не красотка, в злате волоса, о любви не слушай грешны голоса. Знай, обманет тётка, вижу наперед, облапошит, верь мне, и опять уйдёт».

Саня:
Ни терпенья, ни единства. Цвет не в цвет, что спасу нет. Вакханалия бесчинства, да невысказанный бред. Из невыплаканной рани алость, жалость и лазурь всякой радости и дряни, да отчаяния дурь. И кривая, и рябая лучше всякою такой, как счастливая любая, нет желаннее какой. Не простит, когда не сможешь не пойти бы вместе с ней, если всю не растревожишь, не сожжёшь тоской своей. Но отдаст, не пожалеет, уморив и одарив. Только как она умеет, всякой дряни натворив. И цветами покровАми сверху вниз, да в ширь и в даль оплетёт, как в Божьем храме, в грусть надежду и печаль…