и она говорит: «ты же, мальчик мой — просто так,
у меня на тебя ни надежд, никакой любви,
наша тонкая связь — безделушка, игра, пустяк,
если хочешь, сию же минуту ее порви.
ты же знаешь, мой славный, так проще: без драм, без слёз,
не держу, не прошу, не цепляюсь по пустякам…
эта блажь между нами, хороший мой — не всерьёз,
ну не вечно же воском горячим в ладонь стекать…
ты подумай, родной: ну зачем я тебе нужна?
я же девочка — вспышка, подтаявший хрупкий лёд,
ни твоя, ни чужая, ни дочь тебе, ни жена,
а упрямая нежность, как насморк — она пройдет…»
и она замолкает, но сердце стучит сильней,
а по ниточкам вен расползается липкий страх:
если он никогда-никогда не вернется к ней,
ей не выстоять тонким ростком на семи ветрах…
и корит себя мысленно: боже, кому я вру?
ну зачем эти сказки — нелепейшая лапша?!
этот мальчик — мой лучший мужчина, отец и друг,
у него на груди дремлет кошкой моя душа…
он кивает, внимательно слушает и молчит,
но в кармане до хруста сжимает в кулак ладонь.
как ей, глупой, сказать, что она — его крепкий щит,
что она ему — тёплая гавань, маяк и дом???
что-то надо ответить, и он говорит: «О'кей…» —
так банально, как, впрочем, и всё, что тут ни скажи.
он берет её руку и греет в своей руке,
а она лишь тесней прижимается и дрожит.
и сидят отрешённые, думают о своём,
будто сонные рыбы, уходят на дно реки,
непонятные, глупые, странные… но вдвоём,
насмешившие небо влюблённые дураки.