Видишь, о Граф? Я сдержала слово.
Строки ложатся кривыми тенями,
Отблеском пламени на стене.

Тьма накрывает чертог твой, словно
Черного, мутного солнца сиянье.
Пляшет огонь очага в окне.

Ты здесь один. Посреди двора.
Спряталась дома вся детвора.
Челядь закрыла наглухо двери.
Люд забивается в щели. Как звери.

Вьется смола волосами по ветру.
Плавает прядями в том киселе,
Что воздухом люди прозвали издревле;
Шаги оседают пылью на дне

Моего чугунка с горьким варевом-зельем.
Пульс бьётся в кипящей полынной смоле:
Опускаю монету в нее золотую.

Что, мой Граф? Это слаще любого похмелья!
Солнце плавится в смолах, в полыне… в огне.
Ведь не даром молва говорит, что колдую…

Ты бесстрашен и зол. Хоть не так уж и молод.
Черный плащ в пыль упал винной каплей с пера.
Я смеюсь и чернила лью на монету…

Ты пришел ко мне псом, тебя мучает голод.
Ты согласен на кость, на объедки с стола.
(А с монеты стекают кляксы мрака по свету).

Ночь средь ночи настала. Труби глашатай.
Солнце плавится в небе.
И стекает червленное злото отравой,
Лавиной базальта и туши.

Мон сеньор, хоть монету на жизнь мне подай?
Ты в разверзнутом склепе.
Не удержатся звезды небесной оправой —
И не станет ни моря, ни неба, ни суши.
Лера Д’Кат