Папа, научи меня паять …"
Одноклассница Ленка говорила, что папа её умер. Я не очень верила, но на всякий случай делала понимающее лицо. Просто я сама всем наплела, что потеряла папу. Если расспросы продолжались, уточняла, что погиб от желтухи, и что до этого он был благородным летчиком.
Можно было соврать, что на задании, и в его истребитель попало шесть бомб, но быть дочкой героя всё-таки бремя. А честно признаться, что родители развелись, и теперь папа живёт в Хабаровске, вообще казалось стыдным. С Ленкой мы крепко дружили, обе были «бесплатницы». В то время всех детей из неполных семей в школьной продленке кормили бесплатно. Государство о нас заботилось. Но лучше бы оно это делало конфиденциально, потому что раз в месяц, когда классная руководительница собирала взносы за обеды, на нас делался беспардонный и унизительный акцент. Всех перечисляли по фамилиям, как везунчиков из списка Шиндлера и ставили напротив крестик. Этот крестик слишком уж символизировал наше положение. Мы чувствовали неловкость и, не сговариваясь, тушевались. И всё же унизительнее всего было Рустаму, чьи родители всегда задерживали взнос. Учительница отчитывала его при всем классе, и как нарочно подбирала самые обидные слова, намекала, что у их семьи нет денег, ну и с совестью тоже не фонтан.
Я помню, что нас — «бесплатников», было не так уж много, но мы ощущали какую-то связь друг с другом. Может быть, по такому же принципу собираются в отдельные районы беженцы. Их не связывает друг с другом ничего, кроме вынужденного положения. Так и мы, в принципе даже не друзья, раз в месяц оказывались на мгновение ребятами из гетто.
Такое могло повториться еще только, может быть, на уроке, если темой была «профессия наших отцов». Обычно даже «бесплатники» умудрялись рассказать хоть что-то. Я без предисловий, сразу отвечала, что у меня папы нет. Мой ответ производил всегда сильное впечатление, все дети и даже учительница на секунду замолкали, им требовалось время, чтобы осознать всю степень моей драмы и одновременно моего мужества. А я в эту секунду воображала себя Александром Матросовым, закрывшим грудью фашистский дзот.
«Бегите, бесплатники, я вас прикрою, бросьте меня, спасайтесь сами!»
Ещё иногда нам давали домашнее задание, написать изложение, озаглавленное «Чему меня научил папа». Дети хвастались, что папа научил их сколачивать скворечник, или паять. Я из совместных занятий с папой помнила только, как он возил нас с мамой на своих зеленых жигулях. Я помнила папину машину лучше, чем папино лицо. А еще я помнила папины пальцы на ногах. Когда моя сестренка Юля подросла, я сразу подметила, что у нее пальцы, как у папы. Юля о папе не помнила даже этого. В общем, я писала фальшивые сочинения о том, чего никогда не было, откровенную ложь под мамину диктовку. За историю про смерть от желтухи пятерка мне не светила. Приходилось идти на сделку с совестью.
Папе я об этом никогда не рассказывала. Это бы убило его, наверное. Не желтуха, так дочь своим цинизмом.
Если бы в моём детстве можно было заказать надпись на майку, у меня на майке было бы написано: «папа, научи меня паять, разжигать костер, ремонтировать всякий хлам, нарядись для меня Дедом морозом, накорми меня мороженным зимой, реши уравнения с двумя неизвестными…»
В общем, это была бы очень длинная майка!