Джим Моррисон. / неоконченные произведения /
Но все-таки, я хотел бы остаться в детстве… Я хотел бы ехать в электричке и совершенно не думать, почему и зачем она едет, и отчего вокруг так много котомок, рюкзаков, корзинок. Я хотел бы сидеть за столом, пить вкусное молоко и закусывать его сладким печеньем и совершенно не задумываться о тех красивых бумажках, без которых я не смог бы пить холодное молоко и закусывать его сладким печеньем. Я хотел бы идти по улице и совсем не думать о том, куда я иду, зачем я иду и который сейчас час. Я мечтал бы залезть на высокое дерево и совсем не вспоминать о том, что это опасно, что можно переломать себе кости и долго лежать в больнице. Но… Но меня уже выпихнули пинком под зад и сказали — ты должен знать, почему и зачем едет электричка, отчего вокруг столько котомок и рюкзаков. Ты обязан думать о красивых бумажках, без которых тебе не съесть вкусного печенья и не выпить холодного молока. Ты не можешь не задумываться о том, где ты, почему ты и зачем ты. Ты не залезай на высокие деревья, потому что это опасно… Ребята, я все понимаю. Пусть выпихнули, но ведь не может же быть так, чтобы нельзя было зайти туда, куда следует зайти в таких случаях, и заказать — мне, пожалуйста, детство на пару часиков.
— Двойное?
— Можно — двойное.
— Без облачности?
— Да, но с солнечным дождиком.
И, пожалуйста, не нужно отвлекать. Я — в детстве. На пару часов всего.