— Значит, решился все-таки? Тогда ступай за мной. Да, забыла совсем, крестик на всякий случай сними. Оно, конечно, ничего страшного, но рисковать не стоит, там силы древние, постарше будут, чем твое христианство. Вон, на колышек у калитки повесь, на обратном пути заберешь.
— Так мне потом надеть-то его обратно и носить можно? — спросил Мотька, стягивая с шеи через голову шелковую нить с крестиком.
— Конечно, — усмехнулась старуха. Ничего в том такого нет. И не пугайся там, в обиду не дам, просто делай, что скажу, и все хорошо будет. Иди след в след, а то снега в лесу еще много, он сейчас рыхлый, провалишься, ноги промочишь.
Мотька кивнул, и они отправились вглубь леса.
Почти полная луна светила ярко, было видно все, как днем. Марфа остановилась в середине поляны, которую кольцом окружали березы, зачем-то разгребла снег на невысокой и очень пушистой сосенке, как сначала подумал Мотя, но на самом деле это оказалась вовсе не маленькое деревце, а хорошо сложенное кострище, и развела огонь. Разожгла его совсем необычно, прикоснувшись концом своего батога к сложенным веткам, чем сильно удивила мальчика. Потом она раскинула руки в стороны и громко, по-волчьи завыла на луну.
Из леса к костру на этот призыв начали собираться разные звери.
Первыми пришли волки, потом лисы, рыси, белки, зайцы и другие обитатели леса, последними подошла пара медведей. Все они встали живым кольцом по краю поляны. Мотя поднял глаза. На ветках сидели разные птицы.
— Странно, совы с синицами рядом (ночь на дворе, синицы вообще спать должны), лоси бок о бок с волками, и никто никого не трогает, — подумал мальчик.
— Я привела своего ученика, — громко крикнула Марфа, — он будет одним из нас.
Матвей перевел взгляд на нее и открыл рот от удивления.
Рядом стояла женщина по возрасту моложе его матери, с непокрытой головой, черные длинные волосы развевались, как на ветру, хотя ветра вовсе не было. В руке у нее вместо батожка, на который опиралась старуха при ходьбе, был красивый резной посох.
— Слишком молод, слишком молод, — послышалось со всех сторон, будто листья на деревьях зашуршали или ветер по сухой траве, но Мотька ясно разобрал слова.
— Это не беда, силы много, справиться с нашим даром сможет, — громко произнесла женщина.
— Не выживет, не справится, слишком мал, не выживет, — снова раздалось вокруг. — Принимаешь ли на себя ответственность?
— Ответственность на мне, принимаю! — твердо произнесла Марфа.
Звери качали головами и переглядывались, будто советовались.
— Пусть сам скажет. Нужна ли ему сила? Берет ли он ее? — снова зашелестело вокруг.
— Теперь, если решился, говори, иначе не жить нам — разорвут, домой не воротимся, — шепнула Матвею Марфа и поставила его перед собой.
— Беру! — тихо ответил мальчик.
— Громче, — шепнула женщина.- Еще два раза громко скажи.
— Беру, — дважды выкрикнул Мотька.
— Да будет так! — отозвались голоса.
— Да будет так! — словно эхом откликнулась Марфа. — Призываю вас, мать-земля, отец-огонь, брат-ветер, сестра-вода! Поделитесь знаниями, теперь он один из нас!
Она надрезала острым выступающим шипом на посохе свою руку и мазнула теплой липкой кровью Мотькин лоб, потом стукнула тем посохом по земле.
После того, как это произошло, со всех сторон к ногам Матвея поползли по снегу тонкие переливающиеся нити. Казалось, вся поляна превратилась в сияющий ковер, а он был в самой середине. Нити больно впились в ступни и подняли мальчика над землей. С неба опускались такие же и впивались в голову, руки, лицо. Казалось, что они лезут отовсюду, из деревьев, из костра, из каждой снежинки в лесу. От невыносимой боли Мотька закричал и потерял сознание.
Когда очнулся, было уже светло, он лежал на сундуке в избе Марфы.