Кабы было это выдумкой, кабы! —
Не итогом чьих-то страшных затей…
Под прицелом пулемётов шли бабы,
Прикрывая малолетних детей.
Спотыкаясь, братья шли и сестрицы;
Грудничка несла, баюкая, мать;
Малыши, рыдая, прятали лица,
Матерей за юбки силясь поймать.
Волоча за телом дряхлые ноги
И совсем уже не в силах идти,
Старики ползли по пыльной дороге
И молились тихо богу в пути.
Подгоняемые криками «schneller!»
Под ударами прикладов и ног,
Тяжелобольные шли еле-еле:
Даже те, кто встать с постели не мог…
Всех с утра подняли на ноги фрицы
(Кто-то вышел — не одет, не обут),
Чтоб загнать туда, где должен свершиться
Над невинными карательный суд.
Чтоб несчастных, доведённых до края,
Стариков, калек, детей, матерей
Запереть, как скот, в колхозном сарае
Да безжалостно их сжечь поскорей.
…
Плачь, душа моя, не зная покоя,
Сердце бедное от ужаса стынь,
Постигая это горе людское,
Вспоминая про святую Хатынь.
За людьми шагая мысленно следом,
Чтобы заживо в сарае сгореть,
Понимаю — этот страх мне неведом,
И молю, чтоб был неведом мне впредь!
Ну, а если показалось кому-то,
Будто страх войны не так и велик,
Пусть он вспомнит про Хатынь на минуту
И представит там себя хоть на миг…