Был город, который держали барыги и блатная фарисейская братва. Пришел туда один пацанчик со своей бригадой. Сам — на осле, бригада — следом. Борзые таки. Весь грев, какой был, направо-налево раздавали. Лечили, кормили, приговаривали:
— Не верьте барыгам, они рамсы попутали, они вас за лохов держат.
А у барыг был храм, где собирали с других коммерсов и банчили голубями. Пацанчик — туда, перевернул столы, всех под молотки поставил. Базарил так:
— Дом мой домом молитвы наречётся; а вы сделали его вертепом разбойников. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете! Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.
Испугались барыги. Уж больно много терпил пацанчик с собой привел. Послали маляву смотрящему — Каифе. Тот крышу напряг. Взяли пацанчика в оперативную разработку. Кураторы нашлись подкованные — за тридцать косарей подыскали свидетеля, дело закрутилось. Брали тихо, вечером, понятно — по 282-й — разжигание. Предложили подписать признательные, а пацан-то в отказ и не пошел.
Судья, правда, попался сердобольный, думал ограничиться административкой, но блатные порешали по своим каналам.
В общем, обработали чувака по первому разряду. Прибили гвоздями к деревянному бигборду, вместе с какими-то ворами. Показывали потом всю неделю в вечерних ток-шоу. А утром глядь — тела-то и нету. Исчез пацанчик.
Одни говорят, на небо.
Другие говорят — в лес.