Родной отец, Михаил Израилевич Свердлов, проклял его древним библейским проклятием за вероотступничество: «Да отсохнет у тебя твоя правая рука!». Проклятие почти сбылось, хотя рука Зиновия не отсохла в России, а была отрезана во Франции, в 1915 году после страшного ранения под Верденом.
«Господи Боже!.. Жизнь и смерть — что это, собственно, такое? Я не могу на этот вопрос ответить! В моём сердце столько жалости и любви, что я не могу ненавидеть… И однако же я воюю. И делаю я это потому, что верю — это во имя Добра. Но разве Добро и Зло не дети одной и той же матери, имя которой жизнь?»
Из дневников Зиновия Пешкова (1884 — 1966)
Зиновий Свердлов — младший брат Якова Свердлова. Яков и Зиновий родились в одной еврейской семье, у одних родителей. Казалось бы, у них одна и та же наследственная предопределённость, но, как будто в насмешку над этой «предопределённостью», какие же разные они исповедовали ценности и какие разные прожили жизни.
Из младшего — Якова Свердлова — получилась одна из главных фигур ареопага Октябрьской революции и один из ближайших сподвижников В. И. Ленина в деле строительства советского государства. Это очень хорошо известная фигура.
А Зиновий… О нём-то и пойдёт речь.
Зиновий Свердлов родился в 1884 году в Нижнем Новгороде, в доме гравёра Мовшева Свердлова, по соседству с домом, в котором родился и вырос Алексей Максимович Горький (Пешков).
Начало жизни героя — трудный период для его биографа. Когда человек становится взрослым и начинает занимать определенное положение в обществе, его жизнь сопровождают документы и публикации — источник информации куда более надёжный, чем воспоминания современников.
Но сначала — ничего этого нет, есть невнятица семейных и околосемейных мифов и преданий.
Вот как выглядит Зиновий Пешков по воспоминаниям секретаря Сталина Бажанова:
«Я знакомлюсь с семейством Свердловых. Это очень интересное семейство…
Атмосфера в доме была революционная. Но старший сын Зиновий в результате каких-то сложных душевных процессов пришёл к глубокому внутреннему кризису, порвал и с революционными кругами, и с семьёй, и с иудаизмом. Отец проклял его торжественным еврейским ритуальным проклятием. Его усыновил Максим Горький, и Зиновий стал Зиновием Пешковым».
Согласно другой версии, дело было несколько иначе. По этой версии в 1902 году Зиновий поехал в Арзамас к Горькому, отбывавшему там ссылку. В доме Горького, по-соседски называвшего его Зиной, он исполнял обязанности секретаря. В это время Горький закончил пьесу «На дне» и устроил для приехавшего специально ради этого из Москвы Немировича-Данченко её читку в ролях. Зиновию досталось читать за Ваську Пепла. Мэтру его чтение так понравилось, что он предложил Зиновию стать актёром. Но вероисповедание было преградой для актёрской карьеры.
Тогда Горький предложил усыновить Зиновия, крестив его. При крещении он получил фамилию Пешков и уехал из Арзамаса прямо в Москву, чтобы овладевать сценическим искусством под присмотром Немировича-Данченко. А отцовское проклятие… отец якобы расценил поступок сына как предательство.
Согласно третьей версии, крещение произошло гораздо раньше — в 1896 году и было связано
с возможностями для учёбы, в царской России для лиц иудейского вероисповедания крайне ограниченными.
Факты во всех трёх версиях совпадают, но их мотивы и взаимосвязи несколько различаются. В семье
старика Свердлова эта тема была табуирована, считалось, что у него нет старшего сына. Это крещение и проклятие — самое тёмное место в семейной истории.
Вполне возможно, что родительское проклятие сыграло свою психологическую роль — выйдя на сцену МХАТа, Зиновий испытал чудовищную и совершенно непонятную скованность, какой он не знал никогда прежде. И это повторялось снова и снова. В общем, о карьере актёра нечего было и думать. К этому же времени относится его знакомство с грузинской княжной Саломеей Андрониковой, в которую он влюбился и которой предложил вместе с ним уехать в Америку. Княжна рассмеялась ему в лицо.
В Америку он всё же уехал, занимался там любой, самой тяжёлой, работой и писал в надежде на удачу. Но американский издатель, заплатив гонорар, выбросил рукопись в окно, сказав, что из уважения к отцу он не будет издавать чушь, написанную сыном.
Книги в своей жизни Зиновий всё же писал, публиковал, и они в своё время даже пользовались успехом. Тем не менее Америка не стала колыбелью его писательского таланта, он вернулся в Европу и несколько лет странствовал, в странствиях своих не только зарабатывая на жизнь, но и встречаясь с людьми и изучая их языки. Некоторое время жил у Горького на Капри, опять-таки в качестве секретаря.
Первая мировая война застаёт его во Франции, и он, ни минуты не колеблясь, записывается в Иностранный легион, о котором сами французы говорили: «Краса и гордость французской армии — иностранцы». 9 мая 1915 года в бою под Аррасом солдат второго класса Зиновий Пешков получил тяжелейшее ранение. Санитары, сочтя его безнадёжным, не хотели эвакуировать его с поля боя, но на его эвакуации настоял никому тогда не известный французский лейтенант по имени Шарль де Голль.
Зиновий выжил, потеряв при этом правую руку. Пролив кровь за Францию, с которой теперь будет связана вся его оставшаяся жизнь, он получил французское гражданство и орден Военного креста с пальмовой ветвью. Лейтенант де Голль навещал раненого в госпитале, и между ними завязалась дружба.
С этого момента — вполне вероятно, не без вмешательства друга-аристократа — начинается его головокружительная дипломатическая карьера. Он принимает большое участие в переговорах со США относительно их вступления в войну на стороне Антанты. За удачу в этих переговорах в 1917 году его
награждают орденом Почётного легиона «за исключительные заслуги по отношению к странам-союзницам».
В годы гражданской войны в России Пешков — в составе французской дипломатической миссии в Москве.
Существует две версии встречи братьев Зиновия и Якова. Согласно одной из них, Зиновий отказался подать руку Якову. Согласно другой — руку отказался подать Яков.
В эти годы, совпавшие для России с годами революции и гражданской войны, Зиновий выполняет дипломатические поручения французского правительства не только в Москве, но и в Румынии, в Китае, в Японии, в Манчжурии, в Сибири. Он, не уклоняясь, заводит знакомства с различными людьми
— с Деникиным, Врангелем, Колчаком, с деятелями китайской революции — со всеми, с кем сталкивала его судьба дипломата. Он будет возвращаться к ним на протяжении жизни, он будет встречаться с Мао Цзедуном, и именно благодаря его дипломатической настойчивости наступит день, когда Франция в числе первых стран установит дипломатические отношения с правительством Мао.
В Москве Зиновий узнаёт, что Саломея Андроникова, приехавшая к тяжелобольному отцу, арестована и приговорена к расстрелу. Его собственные попытки спасти её успехом не увенчались. Тогда в Италию уходит телеграмма Горькому:"Отец, звони Ленину, Троцкому, Карлу Марксу, чёрту-дьяволу, только спаси из харьковской тюрьмы Саломею Андроникову". Горький позвонил — и спас.
Зиновий возвращается в Париж вместе с ней, делает предложение и узнаёт, что уже много лет она помолвлена со своим другом детства. На этом поприще ему не везёт. Но именно Саломея стала потом основной хранительницей памяти о нём, хотя небрежность правнучки и попортила изрядно рукопись её воспоминаний (она везла рукопись в издательство на мотоцикле и потеряла её значительную часть).
Ещё дважды в своей жизни Зиновий Пешков возвращался к службе в Иностранном легионе, не считая отсутствие руки серьёзным для этого препятствием и неуклонно продвигаясь по ступеням военной карьеры. Это было в 1921—1926 и в 1937—1940 годы.
На этот последний период приходится и испытанное им большое горе: его дочь, вышедшая замуж за советского дипломата, вместе с мужем поехала в СССР. Их обоих арестовали и оба они погибли в застенках Свердловска.
Уже не было в живых ни Максима Горького, ни тех, кому он мог бы позвонить. Митрополит Евлогий, приезжавший в Марокко (место тогдашней дислокации Иностранного легиона) на освящение православного храма в 1932 году, так описывал свои впечатления: «Легионерам живется трудно. Кормят их неплохо, зато томиться жаждой приходится часто и мучительно. Она бывает столь невыносима, что солдаты убивают лошадей и пьют их кровь. Выручает радио, посредством которого сообщают требование о немедленной доставке воды; прилетает аэроплан и сбрасывает куски льда.
Случается, что лёд попадает не легионерам, а падает в стан врагов. Был случай, когда офицер такого «мимо» не выдержал и застрелился. Для перехода в 25−30 верст полагается брать с собой две фляжки воды: одну для — себя, другую — для котла. Боже упаси прикоснуться к этой «общественной» фляжке — изобьют до полусмерти. На привале разводят огонь и выливают принесённую для общественного пользования воду в котёл. Наступает долгожданный час еды и отдыха. Не тут-то было! Вдруг, как дьяволы, налетают арабы… Приходится от них отбиваться. Стычка длится 10−15 минут, но всё пропало: котел опрокинут…
Измученные люди сидят голодные, слышится отборная ругань на всех языках. Офицер командует: «По стакану рому!» Сразу настроение меняется — веселье, хохот, песни… А тут же и смерть поджидает: вокруг бивуака выставляются дозоры, человек пять-шесть, с младшим офицером; арабы в своих белых бурнусах подползают неприметно, как змеи и, случается, кривыми ножами вырезают всех дозорных…"
Конец службы в Иностранном легионе для полковника Пешкова совпал с началом второй мировой войны.
Он отказался признать капитуляцию Франции и выполнять приказы своего командира-коллаборациониста. За это он был схвачен и приговорён военным трибуналом к расстрелу.
В ожидании расстрела ему удалось столковаться с часовым и обменять подарок Горького — золотые часы с выгравированной надписью «Сыну Зине Пешкову от отца Максима Горького» — на гранату.
И прежде чем наступил последний миг его жизни, он, зажав гранату в единственной руке и вырвав зубами чеку, бросился к командиру и взял его в заложники.
Он приказал посадить себя в машину и отвезти на аэродром. Захватив с той же гранатой самолёт, Пешков велел пилоту взять курс на Гибралтар, где находился Комитет Национального Спасения — правительство Франции в изгнании. Здесь Пешков вновь встретился со старым боевым другом — Шарлем де Голлем, к нему он привёл и другого давнего друга — княгиню Вики Оболенскую, будущую русскую героиню французского Сопротивления.
К концу войны Зиновий уже имеет чин бригадного генерала — высшее воинское звание Франции, которого не удостаивался ни один иностранец ни до него, ни после, и великое множество наград, из которых он завещает положить в его гроб только первую солдатскую медаль и Большой крест Почётного легиона. Он — посол Франции сначала в Китае, а потом в Японии.
Ходили слухи о его работе на советскую разведку. Вряд ли они имеют под собой сколько-нибудь серьёзные основания. Правда, в воспоминаниях советского резидента в Пекине времён второй мировой войны А. С. Панюшкина указывается, что важную информацию о поведении японцев в вопросе открытия второго фронта против СССР он получал от посла республиканской Франции в Чунцине З. Пешкова.
Но делать из этого вывод о «сотрудничестве с советской разведкой» нельзя — стратегические интересы Франции и СССР в те годы совпадали.
Герой нескольких войн, полный генерал Франции, кавалер её пятидесяти правительственных наград, один из основателей Сопротивления, литератор, друг Эльзы Триоле и Луи Арагона, называвшего его жизнь «одной из самых странных биографий этого бессмысленного мира», он внезапно, не болея, умер в 1966 году в почтенном возрасте 82 лет.
Саломея Андроникова вложила в нагрудный карман его генеральского мундира его любимую фотографию Максима Горького.
Его похороны на русском кладбище в предместье Парижа Сент-Женевьев-де-Буа, где похоронен цвет российской империи, Белого движения и русской культуры, вылились в грандиозную демонстрацию уважения со стороны Франции и французов.
Французский полк сопровождал его гроб и отдал ему последние воинские почести.
Гроб генерала Пешкова зарыли, как он и хотел при жизни, в изножии могилы княгини Оболенской.
На надгробном камне, в полном соответствии с завещанием, написано:
«Зиновий Пешков, легионер».
Текст Ella Zarider