Иногда Славка приходил к заключению, что безопасности в этом мире не бывает — ни для кого. А иногда ощущал такую полную, всепоглощающую безмятежность… словно становился неуязвимым и всемогущим, недосягаемым для зла и смерти. Какое-то очень древнее, языческое чувство подсказывало ему, что это нелогичное, необъяснимое умом божественное состояние и есть истинная его, Славки, суть. Отсюда он черпал свое бесстрашие и свой неистребимый оптимизм.