Любовь не мыслит зла,
ведь зло её погубит,
неправ тот, кто сказал:
Раз бьёт, то значит — любит.

Далеко-далёко, расстояньем лет,
скрыт я настоящий, меня больше нет,
там проблемы взрослых, вовсе не видны,
мир на белом свете, нет в душе войны,
жизнь без серых красок, каждый встречный — друг,
сразу за посёлком васильковый луг,
кто-то рассмеётся, кто-то скажет — бред,
вспомнилось как мама зовёт на обед,
мама молодая, бабушка жива,
ярко зеленела во дворе трава,
вечными казались солнечные дни,
что-то изменилось:
Где я? Где они?

Познав глубины, выгорев до тла,
в награду получаешь два крыла,
лететь на них в далёко-далеко,
там ждут тебя, от этого легко.

На небо, в одиночку нет пути,
для гордых неподвластна та дорога,
чтоб спутника надёжного найти,
и день и ночь молите Бога.

Любви, сочувствия и вдохновения,
и пресловутые сто грамм,
как не крути, ты не получишь,
от тех, кто не имеет сам.

Не удовлетворённые созерцанием самих себя, мы изливаемся и распространяем себя любимых на всех вокруг.

В человеке ничто ровно не стоит, но то усиливается, то слабеет.

Привыкли, честно говоря, мы, братцы,
за формы внешние цепляться,
а погрузиться в человека глубоко,
поверьте, очень нелегко!

Узнавая себя познаешь многих, познавая других, забудешь себя.

В калейдоскопе черт людских,
средь многих лезвий и иголок,
однажды сложится нам лик,
что станет всех милей и дорог.

Мы рвёмся в бой и щедры на слова,
но всёж бывает и засада:
когда «где был?» пытает нас жена,
сказать-то нечего, а надо…

Не все искушения сладкими бывают.

Нитью красной по судьбам струится,
и приводит душу в смятение,
выбор подвига этой жизни,
что почётней — борьба или смирение?

Однажды всё повторится,
зазеленеют листья,
но только, увы, мои дорогие,
те листья будут другие.

Когда появляется в девице стыдливость?
Тогда, когда она начинает ощущать в себе назначение женщины.
Стыдливость — это занавеса греха, а не сияние святыни.

Я пишу и улыбаюсь,
сногсшибательно стараюсь,
но опять напал туман,
нужны водка и стакан,
и конечно колбаса,
принесёт её лиса.
Будем мы бухать немного,
и лошадкой ржать,
если не смотреть в окошко,
век тумана не видать!

Снег ослепительно яркий,
скоро получат подарки,
взрослые, дети, и даже зверушки:
сладости, книжки, игрушки.
Только хотят все гад жеты,
нового века приметы…
Дедушка бедный Мороз,
морщит он красненький нос,
и ничего не поймёт, что так лютует народ?
Видно ему он не рад,
но, чтоб назвать деда «гад»,
да и к тому же на «ты»,
ох уж мне эти понты!

Уж если есть вам что сказать,
То вы конечно-же скажите,
Иначе лучше промолчать,
Или самих себя… нудите.

Год проходит, вьётся ворон над Донбассом,
Вспомнил лето и войны исток:
Кто пошел на запад, вслед за солнцем,
Ну, а кто навстречу, на восток.
Но вернулись многие, как птицы,
Только осенью, а не весной,
Ведь никто не нужен «за границей»,
И пускай война, но дом здесь свой.

Весь ослепительно белый,
Жутко холодный, как бритва,
Падал, кружился, искрился,
Снег, как судьба, как молитва.
Стало пронзительно страшно,
Жизнь, словно бы под прицелом,
Судьбы и наши дороги,
Ныне прописаны мелом.

Тихо, чудесно, волшебно,
И нереально прекрасно,
Щеки волнуют снежинки,
Ласково, нежно и страстно.