Я с 1959 года работаю на эстраде. Когда нет концертов или съемок, у меня сразу все начинает болеть. Часто приходится лежать в больнице из-за почек. Когда пациенты, которые лежат в этой клинике, начинают ныть, врачи всегда говорят: «Как вам не стыдно, вот Вахтанг и лечится, и на гастроли ездит». Наверное, мне нельзя столько ездить, но я без этого не могу, понимаете? Это мое лекарство.

Поскольку я наполовину латыш и наполовину русский, мне кажется, я удачно поделил пополам и те, и другие национальные черты, впитав в себя всё лучшее и отбросив худшее.

Впервые я увидел маленького белесенького человека, очень модненького, с изумрудными глазами, невероятно длинными ресницами, который сказал мне: «Здравствуйте, я Игорь! Ну вот так вот… Вот так вот, я ухожу. Знаю, что ты будешь исполнять песню «Кукла». В ответ я сказал: «Здравствуйте, я Олег». Так и познакомились! И мы полетели. Первый концерт был в Сочи. Было очень сложно выступать, потому что люди не понимали, почему вдруг мы вчетвером поём песню «Кукла». Я знаю, что ребята не хотели его отпуска…
… показать весь текст …

Чаще всего вспоминаю послевоенное время. У нас был большой многонациональный двор. Детей сплачивало то, что у всех отцы отправились на фронт, а потом 85% не вернулись. Мой тоже. Был голод, не было света, сидели с какими‑то керосиновыми лампами. И все равно мы умудрялись жить, улыбаться друг другу, любить. Духовность была. Сейчас ее нет. Сейчас главное деньги. Если у тебя есть деньги, ты можешь быть депутатом, можешь учить других, как надо жить. Если у тебя есть большие деньги, ты уже считаешься очень образованным человеком.

Как только вы говорите, что достигли всего, стали великой звездой, делаете супершоу-это означает начало конца.

Когда я впервые спел «Мои года-мое богатство», все композиторы и поэты бросились мне такого типа песни предлагать. Про то, как у меня волосы выпадают или на ноге мозоль, которая меня беспокоит. Когда «Мои года» стала такой популярной, мне было всего 40 лет. Когда я был пацаном, для меня 40-летний мужик казался стариком. Сейчас мне 82, но я еще вылезаю на сцену.

Мне один раз, еще в СССР, предложили охрану. Я ответил, что сам себе охрана, иначе мне стыдно будет по улице ходить. Я же все время чувствовал любовь людей. Причем ко мне первое время в России все обращались на «ты». И я не понимал, почему незнакомые взрослые люди со мной на «ты». А потом понял, что каждый из них меня считает членом своей семьи. И еще-куда бы я ни заходил, в учреждения разные, дома, в России, на Украине-сразу все улыбались. И я понимал, что меня рады видеть. Это очень важно для меня.

Я часто отсутствовал дома, но дети выросли очень дружными и воспитанными. Все благодаря моей супруге Ирине-я ее называю первым замом генерального директора.

Когда у нас в Грузии началась военная неразбериха с Абхазией, были большие проблемы: свет, горячую воду и много чего отключили на целый день. В это время открыли мою звезду в Москве. Я приехал домой и сказал жене: «Можешь меня поздравить, я уже звезда». И в этот момент свет погас. Она в темноте мне говорит: «Если ты звезда, тогда свети».

Я никогда не посылал райдеров, как многие мои коллеги, с указаниями: гостиница должна быть такая, бензин не этого качества, а другого, цветы вот такие, обязательно клубника, черешня или какой-то коньяк французский. Мне было бы стыдно это писать. Что дадут, то и дадут. Водку всегда давали-это точно! Я очень люблю сидеть с друзьями за столом. Всегда гордился тем, что, если все падали, я все равно сам выходил из комнаты. Человек должен знать свою меру.

Мужик должен выглядеть мужиком. Я просто всегда выходил в костюме, при галстуке. Но надо понимать, куда и в чем идти. Если, допустим, меня приглашает молодежь, ровесники моего внука 35−40 лет, я оденусь как они. Если придет старый человек в пиджаке, с полосатым галстуком, это будет их стеснять.

Женщина так устроена, что, если даже один цветок ей принесешь, она будет счастлива. Она чувствует, что нужна своему мужу, что он думает о ней. Не имеет значения-купишь ей машину или фиалку принесешь. Главное-внимание.

Уходить надо по-мужски. Вот сейчас политики думают, что они вечно будут сидеть в кресле и всех учить, как жить. Они забывают, что это все временно. Мы все равно все пойдем туда.

Режиссер Георгий Николаевич Данелия, с которым мы были очень близки, незадолго до кончины позвонил мне и сказал: «Я, наверное, буду скоро уходить». Я говорю: «Как это? Мы же договорились, что я и ты вместе должны уйти». Он говорит: «Я старше тебя на восемь лет. Но запомни: когда ты тоже пройдешь через ворота Святого Петра, я буду ждать тебя с правой стороны с двумя удочками».

Бабушка любила дедушку всю жизнь и была верна ему-одному и единственному. Он погиб в войну, когда перевозил на грузовой машине по льду Ладожского озера продукты для осажденного Ленинграда: рядом с ним взорвался снаряд, и машина провалилась, так что его могила на дне. В молодости бабушка была красивой, и когда состарилась, оставалась интересной женщиной. Ей было уже лет 60, а к ней все сватались: «Акулина, давай женимся», а она отказывала. Я однажды спросила: «Бабуль, почему тебе не выйти замуж? Был бы рядом с тобой мужчина, помогал бы тебе». Она ответила: «А как я Захару потом в глаза погляжу?»

Раньше у меня были моменты, когда без всякого повода накатывало такое счастье-думала, разорвусь. Глеб меня спрашивал: «Что с тобой?» Я отвечала: «Подожди, у меня прилив счастья! Ой, не могу, меня сейчас разорвет!» Мне казалось, что я поднимаюсь над землей, как священник в «Сто лет одиночества» Маркеса. К сожалению, со мной этого больше не происходит. Да, становлюсь серьезной.

Все мы ждем, когда закончится этот сволочной вирус. Я уже на эти намордники смотреть не могу.

Я считаю, что в любой мелочи можно найти что-то хорошее. Надо уметь жить настоящим. Надо ценить то, что есть сегодня, любить каждую секундочку, которую дарит жизнь, и если даже на душе печально, находить какую-то радость. Утром просыпать с этим состоянием души. Так неприятно, когда люди начинают жаловаться. При этом понимаю, что многим живется очень трудно. Тем не менее, надо как-то переключаться, понимая, что трудности пройдут, а ты потратишь время на недовольство, брюзжание. Как-то надо себя поворачивать на другое состояние души. Вот если бы еще не терять близких!

Были такие приливы счастья, что я будто поднималась над землей, словно священник.

Сейчас я понимаю: это был Божий промысел-привести туда, где меня так правильно выучили профессии.