Талант, он подобен Луне, которая то в полнолунии, то на ущербе, то ее совсем не видно. А если Луна все время в полнолунии, то это не Луна, а бутафория, крашеная фанера.

Господь отвечает на все молитвы, но на некоторые он отвечает «Нет»

Разбить два сердца, тщательно удалив серединки. Сбрызнуть вином. Добавить души по вкусу; излить ее. Растопить сдержанность и выпекать на простынях, пока не поднимется. Украсить оргазмами по верху.
Еще можно добавить слез, ничего не значащих фраз, надежды, эмоций. Растолочь остатки разбитых сердец и присыпать блюдо сверху горечью.
Подавать холодным.
Потом все это выкинуть и начать заново.

Ничто так не примиряет с действительностью, как шоколадка, съеденная на ночь

Наконец в этой глухой, уединенной деревушке его поиски закончились.
В ветхой избушке у огня сидела Правда.
Он никогда не видел более старой и уродливой женщины.
— Вы — Правда?
Старая сморщенная карга торжественно кивнула.
— Скажите же, что я должен сообщить миру? Какую весть передать?
Старуха сплюнула в огонь и ответила:
— Скажи им, что я молода и красива!

Был только один выход, ибо наши жизни сплелись в слишком запутанный узел гнева и блаженства, чтобы решить все как-нибудь иначе. Доверимся жребию: орел — и мы поженимся, решка — и мы расстанемся навсегда.
Монетка была подброшена. Она звякнула, завертелась и остановилась. Орел.
Мы уставились на нее с недоумением.
Затем, в один голос, мы сказали: «Может, еще разок?».

Он никогда не ласкал меня так, как свою гитару. Он уже много лет не прикасался ко мне.
Чтобы оказаться в его руках, я залезу в гитару.
Весь день она провела в попытках достичь желаемого, пожертвовав для этого формами, голосом, всем.
Наконец, забравшись внутрь, невидимая снаружи, она замерла.
-Дорогая, я дома! Я купил новую гитару! Дорогая???

Я, спотыкаясь, приковылял в детскую, склонился над его кроваткой, сменил мокрый подгузник. Потом прижал его тельце к груди, обещая лично сразиться с каждым микробом, если только он даст мне поспать.
Договорились.
В ту ночь мы оба спали в кресле-качалке. Наутро я обнаружил, что он здоров и весел, а вот я простыл.
Но я не жалею.

С тех пор, как Риту жестоко убили, Картер сидит у окна.
Никакого телевизора, чтения, переписки. Его жизнь — то, что видно
через занавески.
Ему плевать, кто приносит еду, платит по счетам, он не покидает комнаты. Его жизнь — пробегающие физкультурники, смена времен года, проезжающие автомобили, призрак Риты.
Картер не понимает, что в обитых войлоком палатах нет окон.

Она почти слышала, как двери ее тюрьмы захлопываются.
Свобода ушла навсегда, теперь ее судьба в чужих руках, и никогда ей не увидеть воли.
В голове ее замелькали безумные мысли о том, как хорошо бы сейчас улететь далеко-далеко. Но она знала, что скрыться невозможно.
Она с улыбкой повернулась к жениху и повторила: «Да, я согласна».