Пожив какие-то время начинаешь понимать как закончится каждая история. Тут не нужно быть пророком, не нужны особые интеллектуальные способности или врождённая интуиция. Достаточно многолетнего опыта — описывающего одинаковые завязки и финалы. Случаются ли исключения? Несомненно. Но они объясняются скорее новым опытом, чем волшебством.

Какие мы? Мягкие, жёсткие, вежливые, грубые, честные, лживые, благородные, неблагодарные, самые разные… При разных обстоятельствах. С разными людьми. И реже всего — справедливые, уместные, снисходительные.

Разве вера противоречит пониманию? Чем сильнее веришь, тем лучше понимаешь.

Любовь к другому человеку — это прекрасное состояние Души. Любовь к чему-то другому — это опасный фетиш.
P. S. Риторический вопрос: не слишком ли мало в этом мире любящих, не слишком ли тут много фетишистов?

Искусство не подменяет и не заменяет факты, но иногда чтобы понять реальность, нам не обойтись без её творческой интерпретации.

Мозг — ещё не Разум. Сердце — ещё не Чувство. Поэтическое настроение — ещё не Поэма.

Научные термины придуманы для того, что бы узкие специалисты понимали друг друга. Язык аллегорий создан для того, чтобы все понимали всех.

Жизнь достаточно непредсказуема в раздаче козырей, но она достаточно длинна, чтобы выиграть любую партию.

Люди познаются по делам. И возможно, ещё в большей степени — по тому, как они оправдывают своё бездействие.

Искусство — это когда ощущения одного становятся правдой для многих.

— Почему для одних интересно то, что происходит на сцене, а другим обязательно нужно зайти в гримёрку? Неужели одни любят театр больше других?
— Нет, ну что вы… Просто для одних важно посмотреть как перевоплощаются, а для других — как переодеваются.

Вырываясь во внешний мир, творчество приглашает во внутренний.

Не надо радоваться, когда врагам плохо. И тем более — огорчаться, когда друзьям хорошо.

Небольшая инъекция Самокритики и Самоиронии спасает любой творческий организм от вируса Самолюбования.

Ненавидишь в себе? Растёшь. Ненавидишь себя? Падаешь в пропасть.

Даже изображая дурачка, от лицедея требуется определённый уровень мастерства. Ибо сильнее всего раздражает не глупость, а небрежное отношение к святому искусству.

Злодей в качестве главного героя — это такой изменённый вариант образа маленького человечка. В конце повествования оказывается, что у маленького человечка (от Акакия Акакиевича до Форреста Гампа) внутри — большая душа, доброе сердце и исправный нравственный компас, а вот у всех остальных…

Вот так же и со злодеем. Поначалу нам кажется, что он — исчадие ада, бездушное, мерзкое чудовище. Чуть позже мы понимаем — у него есть смягчающие обстоятельства в виде какого-то благородного мотива. (От Юрия Деточкина до Декстера Моргана) А в самом конце — он уже просто душка. По сравнению со всеми остальными…

И после того как опускается занавес мы должны ответить на главный сущностный (а возможно и насущный) вопрос: «А кто мы — искренние злодеи или лицемерные?»

Отнюдь не все художники создают произведения искусства для других. Или сказать точнее — только для других. Существует множество людей, для которых творить — просто в кайф.

Посмотрите на хорошего пианиста. Когда он играет, он закрывает глаза. По сути, ему никто больше не нужен. Он создаёт музыку и от этого, похоже, входит в своеобразный транс. Причём — музыка может быть самая разная. Которая нравится его слушателями или нет. Главное, что чувствует он, как глубоко он переживает.

Так вот, деньги и слава — это хорошо. Самовыражение — это прекрасно. А всё вместе — это неоспоримый позитифф. Но любое НАСТОЯЩЕЕ ИСКУССТВО — это в первую очередь авторский кайф. Здесь и сейчас. В каком-то отречённом, воображаемом пространстве. В какой-то далёкой галактике, в которой времени вообще не существует. Ноты, звуки, беспокойные пальцы, обнажённая душа и затаившее дыхание от этой безумной красоты — небо…

У согрешивших есть только один выход: раскаяться. У тех, кому они навредили: простить.
Но на следующий день им совершенно не обязательно снова идти рядом. Потому что люди почти не меняются. Потому что несовместимость — это, как правило, навсегда.

Если со временем нам становится за что-то стыдно, значит мы ещё живы. Значит мы поумнели, значит мы выросли, значит у нас всё ещё есть надежда.
Самое страшное — это ведь не сгорать от стыда. Самое страшное — его не иметь.