Возьмите меня за горло,
И я прорасту сквозь руки,
Я выйду за грань рассудка,
И тело развею в прах.
Зажатая в пятый угол,
Рассплюсь на блики, звуки…
На дальние отголоски,
Затерянные в мирах.

Зажгите меня, живую
И я обращусь в купину.
И легкого дыма струи
Солью с огневой волной.
Я выдохну через вены,
… показать весь текст …

Неправильно ты, дядя Федор, людей хуесосишь — ты конструктивом вверх кладешь, а надо метафорой оборачивать, чтоб вкуснее было.

Мой грустный мальчик все рядится Арлекином.
Громко смеется и ходит в пестром трико.
Мой грустный мальчик не хочет взрослеть в мужчину.
Это дается ему непросто и нелегко.

Кривит болезненно рот, выдавая улыбки счастья,
Бьет в барабаны и бодро горнит «подъем»
Каждое утро рисует картины маслом,
А по ночам он поджаривается в нем.

Верит, что верно. С собою играет в прятки.
Лампочку в люстре зовет путеводной звездой.
Мальчик смеется. Звенят бубенцы на шапке.
Все веселятся, а мальчик уже седой.
… показать весь текст …

Сожми удила, держись.
Хочется в сказку? Ищи пастуха ли, принца:
Только такого, с кем бодрствуется и спится.
Только такого, с кем снова познаешь жизнь.

Подарите мне идею, впрысните ее под кожу. Пусть идея, пламенея, мою душу изничтожит, прорастет насквозь мне сердце, выйдет свежею травою, и раскинется тенисто у меня над головою.
Подарите мне идею, заразите меня гриппом, чтобы я на что-то сильно и отчаянно залипла, чтобы бредила стихами, чтобы мне сносило крышу, чтобы мне опять хотелось полететь как можно выше.
Чтобы нервы, чтобы страшно, чтобы — бездна под ногами, чтобы мне срывало башню злыми зимними ветрами.
Подарите мне идею, пусть не самую крутую, пусть я ради глупых мыслей хоть немного побунтую, хоть немного поболею чем-то детским и наивным — и сгорю в костре безумий, выжжена, глупа, порывна. Заплету венок сонетов, ноту выражу протеста и все это упакую под обложку манифеста.
А потом умру спокойно (или, может быть, помпезно), потому что в этом мире не останусь безызвестной.
Подарите мне идею. Хоть одну. Хотя бы малость.
Потому что у меня их в сердце больше не осталось.

Наталья Дехант
Как пепельно сейчас в Твоих глазах!
Осваивая зону пепелища,
Как гость незваный вторгшийся в жилище,
Благоговейный источаю страх.

Взывают к неге и к паденью ниц
Зрачки, чей повелитель — тих и скромен.
Так отчего безумно неподъемен
Стал вес моих промокнувших ресниц?

Как пепельно сейчас в Твоих глазах…
Осенняя среди весны в них проседь,
И седина туманная уносит,
… показать весь текст …

Там, где ты меня ждёшь, —
ночь как ведьма летает по кругу,
и позёмкой клубит самый первый задумчивый снег,
там играет шансон,
подают ядовитую фугу
и приватный стриптиз под его издевательский смех…

Там, где я тебя жду, —
серый дождь застилает стеною,
пьяный дворник-таджик голосит про свою «шурави»,
я читаю стихи
и, пытаясь быть нежным с другою,
в захолустной дыре провожу блиц-турнир по любви…
… показать весь текст …

Жить здесь. Нырять со скал на открытом ветре.
В гроты сбегать и пережидать грозу.
В плотный туман с седой головы Ай-Петри
Кутать худые плечи — как в органзу.

Долго смотреть, пока не начнет смеркаться,
Как облака и камни играют в го.

А мужчины нужны для того, чтобы утыкаться
Им в ключичную ямку — больше ни для чего.

А ты похожа на ту, из прошлого, с кофейным вкусом пустых ночей.
Тогда я верил, что сны не водятся, они лишь в капсулах и у врачей.
В постели месяц спала бессонница, клубком свернувшись, как черный кот.
На кухне шастало одиночество. И я не помнил ни день, ни год.
Явилась осень по расписанию, и тридцать дней под одним зонтом.
Коэльё, Гёте уже прочитаны, от Мураками — последний том.
По всем страницам бегом из прошлого, не спотыкаясь на запятых.
Пока в метро незнакомка в бежевом мне не сказала, что это ты.
И впрямь похожа на ту, из прошлого. Без сигареты, но всё же ты.
Мы улыбнулись, как и положено, но на душе заскребли коты.
Наш разговор даже чудом клеился, как будто диктор поставил речь.
Но про себя каждый думал:
«Господи, не дай нам больше подобных встреч!»
… показать весь текст …

Я лишь Любовь считаю школой, где учатся на человека…

Говорю вам, доктор, истинная нелюбовь бывает только после любви.
Лет пятьсот тому назад веницейская кружевница плела узор не на ткани, а на бумаге с рисунком.
Наплетет густых петелек, выдернет бумагу, и — вуа-ля! Называлось punto in aria — стежок в воздух.
Так и с любовной памятью: кусок кружева — вот он, а узора не помнишь, оттого и немилость, от недоумения.

Именно любовь была ключиком ко всему остальному. Познав суть любви, познаешь, что такое Бог. Познав суть любви, познаешь музыку и слово, понимаешь искусство, без которого человек превращается в маленькую спичку, горящую всего одно мгновение. И исчезает безымянным.

Радости взросления…: отпадает изнурительная необходимость оправдываться за что бы то ни было; наконец-то позволяешь людям быть какими угодно, даже недовольными тобой; даже не переносящими тебя органически. Пусть их; у каждого своя оптика; в чей-то микроскоп ты червь, в чей-то телескоп ты Бог, в прицеле чьей-то винтовки ты главный враг — это ничего не значит, кроме того, что кто-то любит глядеть в микроскопы, кто-то — в телескопы, а кто-то — в прицелы; к тебе это отношения не имеет ни малейшего…

Я думал раньше, что сказки — это волшебный мир под рукой поэта, пираты, гоблины и скелеты, чужие тайны во тьме веков,
Мечтал о Ехо, о Средиземье, о странах, башнях, мирах подземных, о карте, двери, волшебном зелье, что унесёт тебя далеко…
…А сказка — это путём окольным наткнуться на невесомый Смольный, и рокот призрачной колокольни вокруг танцует, поёт, бежит;
Солёным ветром, мечтою ранней нестись меж морем, теплом, горами, тогда окажется лучше Нарний лукавый утренний Геленджик.
Когда в сомнений…
… показать весь текст …

Любовь — самое безопасное место в человеке. Это очень надёжное, очень глубокое, очень мощное лекарство… Любовь не знает боли. Она не маленькая. Она безграничная. У любви нет аргументов. Она за пределами всех пределов. Когда человек находится в состоянии любви — это высшее состояние уверенности и спокойствия. Это сознание, которое может проникать через что-либо, и ничто не может проникнуть в него и разрушить…
… У любви нет пределов. Когда у неё есть предел, это не любовь…

Доверие — это не слепая вера в то, что меня не обидят.
Это, во-первых, вера в свою способность справиться с последствиями своей открытости;
во-вторых, смелость быть открытым;
в-третьих, приглашение другого на этот уровень взаимодействия.
Никто не может нам создать условий, в которых мы можем быть открыты и в безопасности. Мы сами отвечаем за то, как мы справимся с опасностью. И никто не может нам гарантировать, что мы не будем ранены. Но если избегать ранений — будете сидеть в раковине и дышать спёртым воздухом. Риск быть открытым награждается живостью и свободой движений, энергией и свежим ветром.
Да и на смертном одре будет, что вспомнить.

Изучать философию следует, в лучшем случае, после пятидесяти. Выстраивать модель общества — и подавно. Сначала следует научиться готовить суп, жарить — пусть не ловить — рыбу, делать приличный кофе. В противном случае, нравственные законы пахнут отцовским ремнем или же переводом с немецкого.

Я бы мог расписать твою душу. заголовками прожитых дней, чтобы в темных земных комнатушках она ярче светила, сильней. чтобы будущность стала каркасом, чтобы было ее — про запас, чтобы там оказались прекрасны те пути, что пугают сейчас… чтобы проще жилось, как в пасьянсе — карта к карте, без слов и обид.

если хочешь уйти — не прощайся,
если хочешь остаться — люби.

Чтобы ты не боялась — не брошу, чтобы петь без врожденной вражды и смириться не только с хорошим, но со всем, что досталось за жизнь. чтобы встать рано утром, одеться и себя полюбить как других.
я бы мог расписать твое сердце,
но давно не пишу от руки.

У нас есть варварская жажда к мысли, особенно блестящей. Это напоминает… жадность дикарей к стеклянным бусам.

Обниматься нужно сонными: сонные — всегда как дети.
У меня пижама в слониках, из своих перинных домиков
позеваем на рассвете.
Обниматься нужно будто бы мы не на ночь расставались,
нежно волосы распутывать, расправлять колечки кружева
на воздушном одеяле.

Слов не нужно — молча лучше нам, чуть припухшими губами
дать понять, как я соскучилась! Ты уже как ёж колючий, но мой — как слоник на пижаме.
И пока мы, неумытые, не спугнули снов с подушек —
обнимай меня, забытый мой, да и я забыта, видимо…
Ладно, встретимся под душем.