Достоевский не уважал романы, которые писал, а хотел писать другие, и ему казалось, что его романы — газетные; он писал в письмах, что «если бы мне платили столько, сколько Тургеневу, я бы не хуже его писал».
Но ему не платили столько, и он писал лучше.

Любовь — это пьеса. С короткими актами и длинными антрактами. Самое трудное — научиться вести себя в антракте.

В Ленинграде долгое время работала в Библиотеке им. Салтыкова-Щедрина сотрудница, старушка по фамилии Люксембург.
Полагали, что она еврейка.
Однажды в отделе кадров поинтересовались — есть ли у нее родственники за границей.
Оказалось, что есть.
Кто?
Она сказала: английская королева, королева Голландии… Дело в том, что я герцогиня Люксембургская… Поинтересовались, как она попала в библиотеку. Выяснилось, что имеется записка Ленина, рекомендовавшего ее на эту работу…"

— Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки.

Концы лестницы, ведущей в будущее, упираются в прошлое.

По разрешению Ягоды, с его письмом я ездил на Беломор, на свидание с братом, сидевшим в лагере. Письмо Ягоды сделало лагерное начальство очень предупредительным, за мной ухажи-
вали. Когда я уезжал, спросили: «Как вы себя у нас чувствова-
ли?» Огражденный от неприятностей письмом Ягоды, я ответил: «Как живая черно-бурая лиса в меховом магазине». Они застонали…

Ты дала мне два дела:
1) не звонить тебе, 2) не видеть тебя.
И теперь я занятой человек.
Есть еще третье дело: не думать о тебе. Но его ты мне не поручала.

Глухой считает танцующих безумными

Самая страшная болезнь — это заниматься не тем делом, каким тебе хочется.

Когда мы уступаем дорогу автобусу, мы делаем это не из вежливости

Первый признак посредственности — отсутствие умения удивляться.

Жизнь прилажена хорошо, как несессер, но мы все не можем найти в нем своего места. Жизнь примеривает нас друг к другу и смеется, когда мы тянемся к тому, кто нас не любит.

«Все хорошие слова пребывают в обмороке».