Это просто от невежества, подумал он. Нет, нет, это не вызов и не злоба, этому не надо придавать значения. Это просто невежество. Невежеству не надо придавать значения, никто не придает значения невежеству. Невежество испражняется на лес. Невежество всегда на что-нибудь испражняется, и, как правило, этому не придают значения. Невежество никогда не придавало значения невежеству…

Целыми неделями тратишь душу на пошлую болтовню, а когда встречаешь настоящего человека, поговорить нет времени.

…Hикому я не нужен, и никто никому не нужен. Есть я, нет меня, сражаюсь я, лежу на диване — никакой разницы. Hичего нельзя изменить, ничего нельзя исправить. Можно только устроиться — лучше или хуже. Все идет само по себе, а я здесь ни при чем…

…Человек рождён, чтобы мыслить (вот он, Кирилл, наконец-то!..). Только ведь я в это не верю. И раньше не верил, и сейчас не верю, и для чего человек рождён -- не знаю. Родился -- вот и рождён. Кормятся кто во что горазд. Пусть мы все будем здоровы, а они пускай все подохнут. Кто это -- мы? Кто это -- они? Ничего же не понять. Мне хорошо -- Барбриджу плохо, Барбриджу хорошо -- Очкарику плохо, Хрипатому хорошо -- всем плохо, и самому Хрипатому плохо, только он, дурак, воображает, будто сумеет как-нибудь вовремя изгильнуться… Господи, это ж каша, каша… («Пикник на обочине»)

Всё равно вы никогда не поймёте, что думать — это не развлечение, а обязанность…

Существует административная работа, на которой стоит все. Работа эта возникла не сегодня и не вчера, вектор уходит своим основанием далеко в глубь времен. До сегодняшнего дня он овеществлен в существующих приказах и директивах. Но он уходит и глубоко в будущее, и там он пока еще только ждет своего овеществления.

Пусик, миленький, ты не вникай, я этого сама ничего не понимаю, но это даже хорошо, потому что вникание порождает сомнение, сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте -- это гибель всей административной деятельности, а следовательно, и твоя, моя и вообще… Это же азбука. Ни единого дня без Директивы, и все будет в порядке. Вот эта Директива о привнесении порядка -- она же не на пустом месте, она уже увязана с предыдущей Директивой о неубывании, а та увязана с Приказом о небеременности, а этот Приказ логически вытекает из Предписания о чрезмерной возмутимости, а оно…

Борьба со злом! Но что есть зло? Всякому вольно понимать это по-своему. Для нас, ученых, зло в невежестве, но церковь учит, что невежество — благо, а все зло от знания. Для землепашца зло — налоги и засухи, а для хлеботорговца засухи — добро. Для рабов зло — это пьяный и жестокий хозяин, для ремесленника — алчный ростовщик.

Так что же есть зло, против которого надо бороться, дон Румата?

— Он грустно оглядел слушателей.
— Зло неистребимо.
Никакой человек не способен уменьшить его количество…
… показать весь текст …

-- Когда выйдет приказ, -- провозгласил Домарощинер, -- мы двинем туда не ваши паршивые бульдозеры и вездеходы, а кое-что настоящее, и за два месяца превратим там всё в… э-э… В бетонированную площадку, сухую и ровную.
-- Ты превратишь, -- сказал Тузик. -- Тебе если по морде вовремя не дать, ты родного отца в бетонную площадку превратить. Для ясности.

Выбегалло был циник, и был он дурак. Этот Выбегалло заявлял, что все беды, эта, от неудовольствия проистекают, и ежели, значить, дать человеку все — хлебца, значить, отрубей пареных, — то и будет не человек, а ангел. Нехитрую эту идею он пробивал всячески, размахивая томами классиков, из которых с неописуемым простодушием выдирал с кровью цитаты, выпуская и вымарывая все, что ему не подходило. Стругацкие «Понедельник».

Жили-были в одном городишке два ассенизатора — отец и сын. Канализации у них там не было, а просто ямы с этим самым… И они, это самое вычерпывали ведром и заливали в свою бочку, причём отец, как более опытный специалист, спускался в яму, а сын сверху подавал ему ведро.
И вот однажды, сын это ведро не удержал и обрушил обратно на батю!!! Ну батя утёрся, посмотрел на него снизу вверх и сказал ему с горечью : — Чучело ты — говорит — огородное, тундра!! Никакого толка в тебе не видно! Так всю жизнь наверху и проторчишь !!!

— Уму непостижимо, — сказал Максим, — как это мы ухитрились проиграть войну при таком количестве техники на квадратный метр.
— А откуда ты взял, что мы ее проиграли? — лениво спросил Зеф.
— Не выиграли же, — сказал Максим. — Победители так не живут.

…Максим выключил приемник.
«— Не бесись, — сказал он. — Ничего я больше не хочу. И нечего на меня орать, сами виноваты, проспали свой мир,
массаракш, оскотинили, как последнее зверье! Что теперь с вами
делать? — Он вдруг оказался возле Гая, схватил его за грудь.
— Что мне теперь делать с вами? — Заорал он. — Что? Не знаешь? Что? Ну, говори!
Гай молча ворочал шеей, слабо отпихиваясь. Максим отпустил
его.
— Сам знаю, — угрюмо сказал он. — Никого нельзя
приводить. Кру

Целыми неделями тратишь душу на пошлую болтовню со всяким отребьем, а когда встречаешь настоящего человека, поговорить нет времени.

«Трудно быть богом»

Это очень грешно, но когда я с тобой, мне не нужен бог.

-- Пойдем, Нава, нас уже ждут.

-- Но я хочу, чтобы он был со мной! Как ты не понимаешь, мама, он же мой муж, мне дали его в мужья, и он уже давно мой муж…

-- Пойдем, пойдем,-- сказала мать Навы.-- Ты пока еще ничего не понимаешь… Он никому не нужен, он лишний, они все лишние, они -- ошибка… Да пойдем же! Ну хорошо, потом придешь к нему… если захочешь.

Или муха будет биться в стекло. А ведь это неправда, что мухи бьются в стекло. Мухи-то воображают, что они летят, когда бьются в стекло.
А я воображаю, что я иду. Только потому, что передвигаю ногами…

Счастье — это отсутствие несчастья и присутствие спокойствия…

Кристобаль Хозевич Хунта, заведующий отделом Смысла Жизни, был человек замечательный, но по-видимому, совершенно бессердечный. Некогда, в ранней молодости, он долго был Великим Инквизитором и по сию пору сохранил тогдашние замашки. В кабинет к себе он почти никого не пускал, и по институту ходили смутные слухи, что там масса интересных вещей. Рассказывали, что в углу кабинета стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого Кристобаля Хозевича, штандартенфюрера СС в полной парадной форме, с моноклем, кортиком, железным крестом, дубовыми листьями и прочими причиндалами. Хунта был великолепным таксидермистом. Штандартенфюрер, по словам Кристобаля Хозевича, — тоже. Но Кристобаль Хозевич успел раньше. Он любил успевать раньше — всегда и во всем. Не чужд ему был и некоторый скептицизм. В одной из его лабораторий висел огромный плакат: «Нужны ли мы нам?» Очень незаурядный человек.

Фантазия — бесценная вещь, но нельзя ей давать дорогу внутрь.

Что чокнутый, что влюблённый — для медицины одно и то же.

Писатель-фантаст Киp Булычев был как-то в Польше. Его дpуг, польский фантаст, pешил сводить его в Ваpшаве в специализиpованный книжный магазин, где пpодавали только фантастику.

Пока Булычев смотpел книги на полках, его дpуг шепнул хозяину магазина:

— Этот пан — фантаст из России.

Хозяин вышел из-за стойки, подошел к Булычеву, низко поклонился ему и сказал по-pусски:

— Здравствуйте, пан Стpугацкий!