— И еще вот что, — попросил Жбанков, — ты слишком умных разговоров не заводи. Другой раз бухнете с Шаблинским, а потом целый вечер: «Ипостась, ипостась…» Ты уж что-нибудь полегче… Типа — Сергей Есенин, армянское радио…"

На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это приводит меня в ужас.

Сергей Довлатов. Записные книжки.

Александр Глезер:
— Господа, как вам не стыдно?! Я борюсь с тоталитаризмом, а вы мне про долги напоминаете!
---
Художника Копеляна судили за неуплату алиментов. Дали ему последнее слово. Свое выступление он начал так:
— Граждане судьи, защитники… полузащитники и нападающие!..
---
Слышу от Инги Петкевич:
— Раньше я подозревала, что ты — агент КГБ.
— Но почему?
— Да как тебе сказать. Явишься, займешь пятерку — вовремя несешь обратно. Странно, думаю, не иначе как подослали.

Бескорыстное враньё — это не ложь, а поэзия.

…Я часто думаю, откуда такие берутся?! Эти голодные недоучившиеся российские мальчики?! С невероятными философскими реформами?! С гениальными картинами?! С романами вроде «Москва-Петушки»?! Кто их создает?..
Вы спросите, а при чем тут улитка? Улитка при том:
Можно всю жизнь проваляться в материалистической луже. А можно —
по-другому. Оседлать, как Шемякин, метафизическую улитку и в безумном, ошеломляющем рывке пробить небесный купол…
И что тогда? А тогда — разговор с Небожителем.
И тут мы, непосвященные, умолкаем.

Женщины не любят тех, кто просит. Унижают тех, кто спрашивает. Следовательно, не проси. И по возможности — не спрашивай. Бери, что можешь сам. А если нет, то притворяйся равнодушным.

Удовольствия неизбежно порождали чувство вины. Бескорыстные поступки вознаграждались унижениями. Получался замкнутый круг.

Я был на третьем курсе ЛГУ. Зашел по делу к Мануйлову. А он как раз принимает экзамены. Сидят первокурсники. На доске указана тема:
«Образ лишнего человека у Пушкина».
Первокурсники строчат. Я беседую с Мануйловым. И вдруг он спрашивает:
- Сколько необходимо времени, чтобы раскрыть эту тему?
- Мне?
- Вам.
- Недели три. А что?
- Так, говорит Мануйлов, — интересно получается. Вам трех недель достаточно. Мне трех лет не хватило бы. А эти дураки за три часа все напишут.

Я теперь совсем одинок, … как бегемотиха в Ленинградском зоопарке. Её зовут Красавица, и она весьма недурна собой, но, можете себе представить, всё время одна. Потому что она единственная бегемотиха в Ленинграде, а выходить замуж за страуса или козла ни в какую не согласна.

Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей.
Кто-то сказал:
— Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они смогут жить без Достоевского?
И все закричали:
— Как они смогут жить без Достоевского?!
На что художник Бахчанян заметил:
— Пушкин жил, и ничего.

Бог дал мне то, о чём я всю жизнь просил. Он сделал меня рядовым литератором.
Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно.
У Бога добавки не просят.

В поразительную эпоху мы живем. «Хороший человек» для нас звучит как оскорбление. «Зато он человек хороший» — говорят про жениха, который выглядит явным ничтожеством…

Я не знаю, для кого я пишу. Спросите петуха, для кого он кукарекает, или какую-нибудь осину, для кого она машет ветками?

Мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.

Нью-Йорк реален. Он совершенно не вызывает музейного трепета. Он создан для жизни, труда, развлечений и гибели. Памятники истории здесь отсутствуют. Настоящее, прошлое и будущее тянутся в одной упряжке. Случись революция — нечего будет штурмовать. Здесь нет ощущения места. Есть чувство корабля, набитого миллионами пассажиров. Этот город столь разнообразен, что понимаешь — здесь есть угол и для тебя. Думаю, что Нью-Йорк — мой последний, решающий, окончательный город. Отсюда можно бежать только на Луну…

Главная моя цель — писать не быстрее, а медленнее. Лучше всего было бы высекать слова на камне — не чтобы навечно, а чтобы не торопясь.

Ад — это мы сами.

Один глубочайший старик рассказывал мне эту поучительную историю.

Было мне лет двадцать. И познакомился я с одной начинающей актрисой. Звали эту женщину Нинель. Я увлёкся. Был роман. Мы ходили в кинематограф. Катались на лодке. Однако так и не поженились. И остался я вольным, как птица.
Проходит двадцать лет. Раздаётся телефонный звонок. «Вы меня не узнаёте? Я Нинель. Моя дочь поступает в театральный институт. Не могли бы вы, известный режиссёр, её проконсультировать?» Я говорю: «Заходите». И в…
… показать весь текст …

Все ее подруги были замужем. Их положение отличалось стабильностью. У них был семейный очаг. Разумеется, не все ее подруги жили хорошо. Некоторые изменяли своим мужьям. Некоторые грубо ими помыкали. Многоие сами терпели измены. Но при этом — они были замужем. Само наличие мужа делало их полноценными в глазах окружающих. Муж был совершенно необходим. Его следовало иметь хотя бы в качестве предмета ненависти.

— Пушкин волочился за женщинами… Достоевский предавался азартным играм… Есенин кутил и дрался в ресторанах… Пороки были свойственны гениальным людям в такой же мере, как и добродетели…
— Значит, ты наполовину гений, — соглашалась моя жена, — ибо пороков у тебя достаточно…