Мы ищем истину в вине, а не скребём перстом в затылке, и если нет её на дне — она уже в другой бутылке :)

Утучняется плоть,
Испаряется пыл.
Годы вышли на медленный ужин.
И приятно подумать,
Что все-таки был
И кому-то бывал я нужен.

Теряешь разум девку встретив,
и увлекаешься познанием;
что от любви бывают дети,
соображаешь с опозданием.

А случаи — они посыльные судьбы, они ее курьеры, надо только обладать талантом их увидеть в той толпе случайностей, что сопровождают жизнь каждого человека.

Хотя и вырАс полным неучем
И нету склоннАсти к труду
То мне писать пА сути не, А чем
И я у вечности краду

А вдруг устроена в природе совсем иная череда, и не отсюда мы уходим, а возвращаемся туда?

В мечтах отныне стать серьёзней
коплю серьёзность я с утра,
печально видя ночью поздней,
что где-то есть во мне дыра.

Живи светло и безрассудно,
поскольку в старости паскудной
под нас подсунутое судно —
помеха жизни безрассудной.

Видно только с горных высей,
видно только с облаков:
даже в мире мудрых мыслей
бродит уйма мудаков.

устарел язык Эзопа,
стал прозрачен, как струя,
отовсюду светит зопа,
и не скроешь ни фуя.

Она была собой прекрасна,
и ей владел любой подлец;
она была на все согласна,
и даже — на худой конец…

Не чувствую ни света, ни добра
я в воздухе мятущейся России,
она как будто чёрная дыра
любых душевно-умственных усилий.

Боюсь, что он пылает даром,
Наш дух борьбы и дерзновения,
Коль скоро делается паром
При встрече с камнем преткновения.

Больней всего свыкаться с тем,
Что чудный возраст не воротится,
Когда могли любой гарем
Легко спасти от безработицы.

Час нашей смерти неминуем,
А потому не позабудь
Себя оставить в чём-нибудь —
Умом, руками или х*ем.

Сегодня приторно и пресно в любом банановом раю, и лишь в России интересно, поскольку бездны на краю.

Каждый сам себе глухие двери,
Каждый сам себе преступник и судья.
Каждый сам себе и Моцарт, и Сольери,
Каждый сам себе и желудь, и свинья.

Мы шли до края и за край
и в риске и в чаду,
и все, с кем мы знавали рай,
нам встретятся в аду.

Любой из нас чертой неровной
на две личины разделён:
и каждый — Каин безусловный,
и в то же время — Авель он.

Нет, человек принадлежит
не государству и не службе,
а только тем, с кем он лежит
и рюмкой делится по дружбе.