Весь век себе твержу я: цыц и никшни,
сиди повсюду с края и молчи;
духовность, обнажённая излишне,
смешна, как недержание мочи.

— Как чуден вид Альпийских гор! -
сказал Василию Егор.
— А мне, — сказал ему Василий, —
милее рытвины России.

И понял я, что поздно или рано,
И как бы ни остра и неподдельна,
Рубцуется в душе любая рана —
Особенно которая смертельна.

Вот человек: от песни плачет,
Боится нищего обидеть,
Потом кого-то так ZVеZдячит —
Не приведи Господь увидеть.

Истая женщина каждому врёт именно то, что он хочет.

Увы, когда с годами стал я старше,
со мною стали суше секретарши

Но пакости на свете нет сугубей,
Чем тихое культурное собрание,
Где змеи ущемленных самолюбий
Витают и кишат уже заранее.

Мы от любви теряем в весе
За счет потери головы
И воспаряем в поднебесье,
Откуда падаем, увы.

(

***
Года промчатся быстрой ланью,
укроет плоть суглинка пласт,
и Бог-отец могучей дланью
моей душе по жопе даст.

***
А Божий гнев так часто слеп,
несправедлив так очевидно,
так беспричинен и нелеп,
что мне порой за Бога стыдно.

В Мельбурнском зоопарке у всех человекообразных взрослых и детей, самцов и самок — были скорбные и грустные лица пожилых евреев. Даже двое только что родившихся уже о чём-то тосковали. Я простоял там минут тридцать, когда приятель мой, молча куривший в стороне и видевший моё наслаждение, подошёл, чтоб усугубить впечатление. Знаю ли я старый местный анекдот? Конечно, нет. А дело в анекдоте было так: стоял на том же месте, где сейчас торчу я, точно такой же израильский турист. Стоял-стоял, потом не выдержал и спросил у вон того орангутанга: «Ицик, это ты?»

Я рассмеяться не успел, как оказалось, что орангутанг ему ответил: «Тихо, я на работе!»

Мы постигаем дно морское,
Легко летим за облака
И только с будничной тоскою
Не в силах справиться пока.

Днем кажется, что близких миллион
и с каждым есть связующая нить,
а вечером безмолвен телефон,
и нам, по сути, некому звонить.

Если есть в зале меломаны или музыканты, они, возможно, помнят имя знаменитого некогда скрипача Бусика Гольдштейна. В 34-м году ему было 12 лет, и этот мальчик в Москве, в Колонном зале Дома Союзов от всесоюзного старосты Калинина получал орден за победу на каком-то международном конкурсе.
Перед началом церемонии его мама говорит: «Буся, когда тебе дедушка Калинин вручит орден, ты громко скажи: «Дедушка Калинин, приезжайте к нам в гости».
Тот пытается возразить: «Мама, неудобно».
Мама, уверенно: «Буся, ты скажешь».
И вот начинается церемония, Калинин ему пришпиливает орден, и послушный еврейский мальчик громко говорит: «Дедушка Калинин, приезжайте к нам в гости!»
И тут же из зала раздается хорошо отрепетированный дикий крик Бусиной мамы: «Буся, что ты такое говоришь! Мы ведь живем в коммунальной квартире!»
И что вы думаете? На следующий же день им дали ордер на квартиру.

Я Вас люблю! Тому свидетель Бог! Нет женщины прелестней Вас и краше! Я ровно в полночь был у Ваших ног… Потом гляжу: а ноги-то — не Ваши!

Ту власть, что так его дурачит,
Его величество Народ
Однажды напрочь расхерачит…
И вновь таких же изберет.

«О ветер времени зловещий. причина множества кручин. Ты изменяешь форму женщин. И содержание мужчин»

Здесь неудача, там беда,
но есть и радостные факты,
и по дороге в никуда
бывают чудные антракты.

По ветвям! К бананам! Где успех!
И престиж! Еще один прыжок!
Сотни обезьян стремятся вверх,
И ужасен вид их голых жоп!

Когда кругом кишит бездарность,
Кладя на жизнь свое клише,
В изгойстве скрыта элитарность,
Весьма полезная душе.

Разве слышит ухо, видит глаз
Этих переломов след и хруст?
Любящие нас ломают нас
Круче и умелей, чем Прокруст