Помни, что ухищрениям против тебя нет предела, и уклоняйся от любых предложений, сколь соблазнительными бы они тебе ни казались.

Когда дурак понимает, что он дурак, не все потеряно.

Классический русский авось для дураков в самый раз.

Когда она вопит, мне хочется ее удавить, а когда плачет — утешить.

Вступивши в пидоры, назад не возвращаются.

Всегда найдется тот, чье горе больше нашего. Отняли игрушку — горе. А если отняли жизнь? Нет-нет, не убили, а отняли, в смысле не дали пожить по-человечески. Уж лучше бы убили, впрочем, и это тоже, но сначала отняли, а убили уже потом. Но и оно еще не горе, потому что когда это сделают не с вами, а с родным любимым человеком, вы загорюете еще больше. А если со всей страной? Вот это горе так горе, но и оно еще не самое большое горе, если от фашистов. А вот если от своих, тогда это уже горе настоящее. Однако такого быть не может, чтобы горе всей стране от своих, потому что кто-то должен творить это самое горе, а для таковых оно уже не горе и даже большая радость.

Всякий цепной пес считает ненормальным, если на цепи не сидят и все остальные.

Помни, что люди вокруг тебя лучше, чес ты сам, в смысле, что они сукины дети хуже тебя, как тебе кажется, а может и на самом деле дерьмо, короче — посылай всех на хрен и не ошибешься.

Девичьи глаза все видят, девичьи уши все слышат, девичий нюх все чует, девичий язык — что ботало коровье, когда же становится женщиной — умножается на сто, короче — может, паранджа и хорошая плетка не так уж плохо?

Богатенький нежилец — лакомый кусочек.

Любовь и правда — истина в первой и последней инстанции.

кастрированный соловей громко не поет

Как поговаривают сами менты — чистосердечное признание прямой путь в тюрьму.

У людей как у собак и волков — для одних желанна воля, а другие без неволи себя не представляют.

Порой смотришь на нее и думаешь — неужели я когда-то любил это кровожадное нечто и может ли быть у родного человека лицо, как у медведя?

Как только ваш друг женится, вы становитесь для его избранницы кем-то вроде Гитлера. Ни тебе напиться, ни поговорить, ни покуролесить, а уж если позовете на рыбалку, охоту или в поход, готова глаза выцарапать. То грядки надо ей поливать, то коляски катать, то по магазинам шариться, то дачу перестраивать, то ее саму возить да выгуливать, то нытье слушать про ее болезни, ну и деньги, конечно. Это само собой. Куда же без них? Им только подавай и всегда мало, хоть бы Пушкина почитали про корыто. И даже если вы все исполнили, и она ничего больше уже выдумать не может, торчи при ней двадцать четыре часа, как часовой у мавзолея. Если же что ей не по нраву, плакать начнет, или пилить да канючить, пока не задолбает и не добьется своего, да еще, какая попадется. Встречаются особи весьма свирепые — орут, скандалят, а могут и наброситься, отчего женщина уже и не женщина, а лютый зверь.

Придут американцы или нет — это еще вопрос, а соотечественники уже за забором. Посему, когда воровать подустали, хочется передохнуть и согласие с обворованными в самый раз.

Общение с падшими женщинами облагораживает.

Двигатель человеческой цивилизации — оружие истребления себе подобных, то есть зло.

Звезда пленительного счастья потухла, так и не успев подняться над горизонтом. Ужаснулся тунгус, и друг степей калмык ужаснулся тоже, и у всякого другого языка волосы встали дыбом, да уж было поздно. Кто был ничем, стал всем, но не так, как ожидалось восторженным Александром Сергеевичем, а партийными секретарями, фуражками с малиновым околышем, колючей проволокой и вертухаями на вышках. Неужели настоящая дама будет мечтать о прядильных станках и перевыполнении плана под марш энтузиастов? Это она у соцреализма в виде нечто с серпом, а как хочется красивой прически, легких одежд и приятных кавалеров, вместо заскорузлого пролетария с молотом.