Я терпеть не мог, когда меня заставляли делать что-то, чего я не хочу, да ещё и тогда, когда я не хочу этого делать.

Не жалей себя. Себя жалеют только ничтожества.

Все материальное имеет конец.
А вот некоторые мысли и чувства остаются с нами навсегда.

наша жизнь — как карусель — мы всего лишь вращаемся в определенном месте с определенной скоростью… ни выйти, ни пересесть.

«Говорить откровенно» — еще не означает «говорить правду». Откровенность и Правда — все равно, что нос и корма судна, выплывающего из тумана. Вначале появляется Откровенность, и лишь в последнюю очередь глазам открывается Правда. Временной интервал между этими двумя моментами прямо пропорционален размерам судна.

… Мир — просторен, его наполняют удивительные вещи и странные люди…

Ею двигала неколебимая вера в то, что тело — храм души и в каждом его уголочке, к которому мы обращаемся, обязательно заключены свой дух, своя грация, свои очарование и чистота.
***
Всё-таки если тело — храм, его следует содержать в порядке. И периодически очищать от всякой грязи.
О чём в этом храме молиться — другой вопрос. Об этом можно подумать и как-нибудь на досуге.

— Подобрать к чувствам слова непросто, — улыбнулся я. — Все мы что-нибудь чувствуем. Только мало кому удается сказать.

Если всё будет так, как тебе хочется, то жить станет неинтересно.

Человек поймет другого, когда придет соответствующее время, а не потому, что этот другой захочет, чтобы его поняли.

Мир без любви — все равно что ветер за окном… Ни потрогать его, ни вдохнуть…

с какого-то момента в юности я начал проводить невидимую границу между собой и другими людьми. кто бы ни был передо мной, я сохранял определенную дистанцию и отслеживал, как ведет себя другой человек, — лишь бы только он не смог ко мне приблизиться. я не принимал за чистую монету все, что мне говорили. моя душа могла захлебываться от чувств к этому миру, но их вызывали только книги и музыка.
что говорить — я был одиноким человеком.

Истинное настоящее — это неуловимое движение вперед прошлого, которое поглощает будущее. По сути, все ощущения — это уже память.

Во мне вообще полным-полно предрассудков.
Поэтому люди обычно меня сторонятся.
И чем больше сторонятся, тем больше у меня предрассудков.

Самое сокровенное нельзя выпускать из души наружу. Нужно оградить его от этого мира прочной стеной.

Ей была нужна не моя, а чья-нибудь рука. Ей требовалось не моё, а чьё-нибудь тепло. И я начал чувствовать себя виноватым за то, что я — это я.

А ведь я живу какой-то чужой жизнью. Будто кто-то приготовил всё для меня, саму жизнь приготовил. Много ли во мне от меня самого? Где граница, до которой я — это я, а за ней — уже не я?

Я просто больше НИКОГО не хочу в себя впускать- не хочу чтобы рушили мой мир.

Шестнадцать — мучительный возраст. В шестнадцать ты принимаешь близко к сердцу даже самые незначительные вещи, ты не можешь четко и объективно сформулировать свою позицию, приобретаешь довольно странные и по большей части бессмысленные навыки, плюс ко всему — ты чудовищно закомплексован.

Человеку даруется надежда и он использует её как топливо, чтобы жить дальше. Без надежды никакое «дальше» невозможно.