- Вы любили ее? — мельком бросив на Витю взгляд, спросила, доливая ему кофе в чашку, поэтесса.

Он помолчал.

- Не знаю… тут другое… как это объяснить… Это вот точно так, как ты знаешь, что на верхней полке книжного шкафа нужно вытереть пыль. Ее надо вытереть, и ты это знаешь, но есть дела и поважнее. Проходит день за днем, тебя уже раздражает то, что надо вытереть пыль. И вот ты наконец ставишь стул, берешь тряпку, влезаешь на стул, чтобы вытереть пыль… И вдруг обнаруживаешь цветок в горшке, о котором совсем забыл, забыл его поливать, а он взял и умер… Понимаете?

Запомни три НЕ, —
НЕ бояться, НЕ завидовать, НЕ ревновать.
И ты всю жизнь будешь счастлива!

— Вы прекрасно осведомлены, что я люблю вас.
— Вы?! Меня?!
— Послушайте, прекратим этот идиотский разговор! Мне было бы огорчительно думать, что много лет я люблю безмозглую ненаблюдательную дуру…

Он всегда умел уходить так, что всем хотелось вскочить и побежать за ним следом, вернуть его. А это, я считаю, дар божий — уметь уйти так вовремя, чтобы всем захотелось тебя вернуть.

У писателя, как у любого мастерового человека, после окончания серьёзной работы всегда остаются отходы производства: не вошедшие (по разным соображениям) в повесть, рассказ или роман эпизоды, образы, диалоги, детали… Всё это годами копится в блокнотах и записных книжках, «остывает» — ведь ты отдаляешься во времени от написания своих вещей — и, наконец, забывается…
Но иногда, случайно, наткнёшься вдруг на такой неиспользованный образ или диалог — и задумаешься, и обязательно мысль побежит дальше, дальше, отыскивая новые дорожки, рождая новые ассоциации. И давние какие-то картинки, давние слова или детали вдруг освещаются совсем с другой стороны. Вернее, на них просто падает отсвет сегодняшнего дня. Эге, думаешь ты со сметкой мастерового, а ведь эта рухлядь ещё может послужить…

Открытое письмо [18:27, 19.10.2023] Дина Рубина писатель:

Друзья мои, не могу сейчас писать каждому по отдельности: нет сил и возможности, очень трудное время в семье и в жизни. Пишу всем, кого вспомнила, кто написал мне, волновался, заботился, сопереживал… Кто сопровождал меня записочками весь полет из Лос-Анджелеса, откуда я, прервав гастроли, срочно вылетела домой.
Доехала. Здесь все хуже, чем издали видится.
Война сейчас уже на два фронта. Рои, зять наш — на северном.
Ребята сражаются геро…
… показать весь текст …

Секретарь ООН уже выразил порицание непропорциональному ответу Израиля.
Так вот, господин секретарь ООН, пропорционального ответа на будет.

Бойцы Армии Обороны Израиля не станут пытать, насиловать и мародёрить даже в том состоянии священной ярости возмездия, в котором они находятся сейчас.

Вас смущают жертвы среди мирного населения Газы? Мы не хотим их даже сейчас, несмотря на то, что это «мирное» население радостно улюлюкало и раздавало сладости, когда по улицам Газы таскали изувеченные трупы…
… показать весь текст …

ДВЕ ИСТОРИИ

А, все-таки, знаете, — надо любить!
Надо влюбляться, сходить с ума, назначать свидания, задыхаться, тряся грудью, бежать к метро! Да — возраст, да — недостаток кальция, фтора, чего там еще…— у каждого своя гормональная история. Но душе-то все равно пятнадцать лет!

Вот эти две любви почему-то сидят в моей памяти рядышком, хотя произошли в разное время, в разных городах и с совершенно разными людьми.

Одна была рассказана от первого, что называется, лица. На этих историях «от первого…
… показать весь текст …

Творчество — это привычка к неудовлетворенности, к стремлению создать нечто, чего ещё не было.

1) Беда была в том, что китайцы и слышать не хотели о китайцах. Наверное, потому, что были евреями.

2) Еврейский бог — не барабашка: читайте пророков. Медленно и внимательно читайте пророков…
---------------
Все истории банальны, — возразила я, — пока они не случаются лично с тобой.

Это ведь замечательно, когда на вопрос следует ответ. Это уже, можно сказать, великосветская беседа.

Безвозвратно ушедшая эпоха

С годами жизнь отнимает у человека главное — предвкушение. Предвкушение любви, богатства, удачи, славы… Она отнимает тот счастливый озноб, пугливое сердцебиение, мучительно-сладкое преодоление мига, часа, дня — на пути к предвкушаемому.
Писатель Ремарк как-то сказал, что если от жизни ничего не ждать, то никогда не испытаешь горького разочарования от краха иллюзий. А если жизнь что-то решит тебе дать, это станет приятным сюрпризом.
И я понимаю, что он прав. В теории. А на практике я так жить не могу. Мне уже много лет, а вот надеяться на чудо — не могу перестать.
Раньше я думала — а вдруг, я вырасту и стану известной пианисткой?
А теперь думаю — а вдруг, мой сын вырастет, и станет известным программистом?
Глупо, скажете Вы? Но, по крайней мере, интерес к жизни не иссякает. Так что, дорогие мои, не переставайте мечтать и фантазировать. Так мы убегаем от старости…

Каждый человек своими руками лепит сюжет своего романа… Только не у каждого хватит мужества признать, что он не главное действующее, а эпизодическое лицо…

-Я не могу — по морде, — сказал он.
-Почему?
-Морда глазами смотрит…

Люди, с которыми мы расстаемся в юности, продолжают оставаться для нас новенькими, только что отнятыми, и подсознательно мы никак не готовы смириться с их подержанным видом, когда вдруг встречаем сорок лет спустя

… вполне готов к новым идиотским свершениям

Я и раньше подозревала, что в текущем кинематографе не боги горшки обжигают. Но чтоб настолько — не боги и до такой степени — горшки?..

Ведь любая судьба к посторонним людям — чем повернута? Конспектом. Оглавлением… В иную заглянешь и отшатнешься испуганно: кому охота лезть голыми руками в электрическую проводку этой высоковольтной жизни?

Бог дал человеку все, кроме времени.

Детское одиночество — я говорю о чувстве — может сравниться только со старческим. Самый любимый ребенок в семье, как и обласканный всеми детьми и внуками дед, независимо от обстоятельств, может чуять этот космический холод еще — уже близкой бездны. Одни еще недалеко ушли, другие подбираются все ближе.

Дина Рубина. На солнечной стороне улицы

«Так вот, о вас, мальчик, о тебе и подобных тебе: вы воображаете, что взращены на богатом культурном слое, и всю жизнь скачете на этом слое, как расшалившиеся дети на пружинном матрасе. Или раскапываете его и роетесь в нем. А всё потому, что добавить к этому слою не в состоянии. Работать простую здоровую работу вы не желаете, всю жизнь, как навозные жуки, жужжите вокруг искусства, воображая, что влияете на его ход. Ну, само собой, ни черта и никогда у вас ещё не получалось. Потому что искусство не пружинный матрас, это, как и жизнь, — страшная, жестокая штука… Ты же, мальчик, рожден быть вдохновенным бездельником…»

…Все друг другу чужие в здешнем туманном мире…